Казачество на заключительном этапе Смуты XVII в.

Казачество на заключительном этапе Смуты
(1610 – 1618 гг.)

СОДЕРЖАНИЕ

Введение…
Глава 1. Южнорусское казачество в конце XVI начале XVII в…………..
1.1. Дислокация, состав и организация южнорусского казачества……..
1.2. Положение казачества в период 1604–1610 гг………………………
Глава 2. Казачество в народных ополчениях 1610 — 1612 гг…………………….
2.1. Казаки в Первом ополчении………………………………………………………..
Глава 3. Продолжение самозванческой интриги Ивана Заруцкого в 1613 – 1614 годах
3.1. Сведения об Иване Заруцком и его сторонниках…………………………..
3.2. Подчинение Рязанского края…………………………………………………….
3.3. Воронежское сражение и астраханское сидение…………………………….
Глава 4. Взаимоотношения казачества с государственной властью в период 1613-1618 годов…………………………………………………………………………………………………………
4.1. Политика подчинения «вольного» казачества………………………………..
4.2. Казаки – продолжение бунтарства………………………………………………
4.3. Русское казачество на государственной службе…………………………….
Заключение………………………………………………………………………………………..

Источники……………………………………………………………………………………….
Приложение 1. Карта сражений и восстаний периода «Смутного времени»
Приложение 2. Карта осады Москвы Вторым ополчением……
Приложение 3. Схема движения И. Заруцкого в 1613-1614 гг…..

Трагические события в России начала XVII века, получившие у современников образное название Смута, оставили глубокий след в сознании русского народа и до сих пор привлекают своей противоречивостью и вековой значимостью потомков. Одной из самых активных сословных групп, принимавших участие в со­циальной борьбе той поры, было казачество. Еще не сформировавшееся в особое военно-служилое сословие, как в XVIII – XIX веках, но впервые появившееся на общерусской арене в качестве реальной военной силы именно в начале XVII века, казачество нуждается в особо тщательном изучении.
В настоящее время, когда идет интенсивный процесс возрождения казачества, обращение к его прошлому имеет не только академический, но и практический интерес. Он заключается, прежде всего, в том, чтобы извлечь все рациональное в многовековом опыте казачества и с учетом современных реалий использовать его на благо России. В наши дни некоторые казачьи войска вновь оказались своего рода пограничными (Северный Кавказ, Кубань, Южный Урал, Забайкалье и т.д.). В связи с этим проблема использования

исторического опыта казачьих формирований для защиты границ России является весьма своевременной и актуальной.
Рассматривая исторические события с современных позиций, следует отметить, что при идентичности ситуаций обычно меняются лишь действующие лица. Исследования же их поступков актуальны с политической точки зрения. Кем же являлись казаки на самом деле? Какие цели преследовали? Как эти цели отражались на политической ситуации внутри государства и на самом казачестве?
Ни один историк не отрицал, что казачество проявило себя почти во всех военно-политических событиях Смутного времени. Оно стало генератором самозванцев и быстро разраставшейся питательной средой бунта.
В.П. Татищев в качестве источников стремительного возрастания числа южнорусских казаков в Смутное время рассматривал принудительное массовое показачивание холопов и крестьян: «И через то (грамоты самозванца) во всех городех, паки казаков из холопей и крестьян намножилось, и в каждом городе поделали своих атаманов»[1].
В сочинениях М.М. Щербатова мы находим казаков в роли учредителей самозванчества. Ученый сообщил о том, что казаки нашли «Петра» и провозгласили его «царевичем», придумав даже соответствующую легенду[2].
Н.М. Карамзин указал в этой связи о казацких злодеяниях: поджогах, «грабежах»[3]. «Грабители-козаки атамана Заруцкого»[4] — вот его характеристика казацкого войска.
С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, С.Ф. Платонов были историками российской государственности, а потому казачество интересовало их в первую очередь как исторический конкурент политических и управленческих институтов России. Отсюда и взгляд С.М. Соловьева на казачество как на силу, которая для России “иногда была опаснее самих кочевых орд”[5]. Историк писал: «Козак искал в степи через бегство только личной свободы… он бежал для того, чтобы быть вольным козаком, а не мужиком, ибо с понятием труда соединилось понятие мужичества. Вольный козак, молодец, вовсе не хотел работать, или хотел работать сколько возможно меньше, хотел жить на чужой счет, на счет чужого труда»[6]. Здесь происходит столкновение двух позиций: С.М. Соловьева, для которого казак – своего рода феодальный люмпен (бомж), и Н.И. Костомарова, у которого казак – носитель естественного права свободной личности[7]. При этом историк также указывал на масштабность бесчинств и зверств казаков: «Бесчисленное множество народа страдало и погибало от зверства польских и казацких шаек»[8].
В.О. Ключевский считал, что каждому из моментов Смуты «сопутствовало вмешательство казацких и польских шаек, донских, днепровских и вислинских отбросов московского и польского государственного общества, обрадовавшихся легкости грабежа в замутившейся стране» [9].
С.Ф. Платонов называл казацкую самозванщину одним из общепринятых «способов оформления» революционного выступления.[10]
Ответом на “негативизм” С.М. Соловьева и В.О. Ключевского стали труды “реабилитирующие” казачество за участие в антигосударственных движениях XVII- XVIII вв. В.М. Пудавов сделал вывод о казаках как “людях царелюбивых и мужественных”[11].
И.Е Забелин подчеркивал, что именно казаки, если и не сочинили Смуту XVII столетия, то значительно ее распространяли. При этом историк указывал, что «казачеством обозначался именно только особый род войска»[12]. И потому вся та масса народа, которая, по словам историка, искала воли и принимала имя казака, неизменно становившаяся в ряды этого войска, имела соответствующий (не более, как только военная сила) статус.[13]
С.Г. Сватиков выстраивал единую цепь многовекового расказачивания, заложившего основу будущего большого конфликта[14].
Выводы П.Г. Любомирова во многом перекликаются с заключением С.Ф. Платонова о полной противоположности интересов земщины и казачества[15].
В исследовании В.Н. Вернадского детально описывается заключительный этап авантюры казачьего атамана и Марины Мнишек[16].
К.В. Чистов отмечал, что и после казни «воренка» казаки продолжали производить и поддерживать самозванцев.[17]
Советские исследовали А.П. Пронштейн, М.Н. Тихомиров связывали возникновение казачества с земледельческими проблемами, а деятельность казачества объясняли классовой борьбой[18].
Анализируя движение казачьего самозванца «царевича Петра», В.И. Корецкий утверждал, что восставшие не имели определенной программы, их требования выдвигались стихийно, по ходу действий[19]. Напротив, Р.Г. Скрынников и А.Л. Станиславский показали, что значительную группу среди беглецов составляли представители служилого сословия, хорошо знавшие и военное дело, и систему управления[20]. Понятно, что их основная цель – занять место дворянского сословия — была отнюдь не стихийной. По мнению А.Л. Станиславского, программой «максимум» казачества было уничтожение российского дворянства. Ученый полагал, что казаки стремились к тому, чтобы государство рассматривало их как привилегированное служилое сословие. [21]
Анализируя мнения исследователей в отношении последствий казацких действий, можно привести ряд суждений: И.С. Шепелев пришел к заключению, что движение земцев подмосковных волостей возникло независимо от казацких действий и есть ничто иное, как «стихийная борьба социальных низов города и деревни против боярского правительства»[22].
Документальные источники, приведенные И.О. Тюменцевым, показывают, что именно разграбление и насилие со стороны казацких (и иных тушинских сборщиков податей) вынудило население на отчаянные действия — создавать отряды ополчений[23].
Впрочем, по предположению Н.А. Мининкова, Донское войско не участвовало в борьбе за московский престол после гибели первого самозванца[24]. Это, по мнению историка, связано с тем, что донским казакам из-за удаленности не грозило закрепощение, и с прекращением преследований и получением жалованья от царя Василия Шуйского их основные требования были, по-видимому, удовлетворены.
В целом, современные исследователи привязывают действия казачества к их собственным, сословным интересам, идущим вразрез с какой-либо сословной борьбой крестьянства и иного податного населения. В отношении атамана И. Заруцкого мнения историков сходятся в том, что «тушинский» боярин действительно стремился посадить на престол Воренка, а впоследствии создать собственное Астраханское государство. Деятельность его казацких полков стала разрушительной для всех слоев общества.
Таким образом, в исследованиях дореволюционных историков казаки противопоставлены обществу как стихийная антигосударственная сила. Историки советского периода делали акцент в своих работах на классовый аспект казацких движений. Современные исследования выделяют как определяющую социально-политическую сущность казацкой мотивации и борьбы.
Как показал историографический обзор, деятельность казачества в 1604-1613 гг. достаточно часто становилась объектом научного исследования. Но Смута в 1613 г. не закончилась, ее финалом современные историки считают 1618 г. – заключение Деулинского перемирия с Речью Посполитой. И именно казачество стало катализатором продолжения Смуты в первые годы правления Михаила Романова, участвуя в самозванческой интриге атамана И.Заруцкого и Марины Мнишек. А этот вопрос изучен еще не достаточно.
Целью данной работы является выяснение роли казачества на заключительном этапе Смутного времени.
Для достижения указанной цели необходимо решение определенного круга задач:
Во-первых, установить социальную основу Южнорусского казачества, его место в обществе и государстве на конец XVI начало XVII в.;
Во-вторых, выяснить обстоятельства участия казаков в движениях народных ополчений 1610 – 1612 гг.;
В-третьих, проанализировать деятельность и устремления казацкого атамана И. Заруцкого;
В-четвертых, определить взаимоотношения казаков с новой властью после избрания Михаила Романова (1613 – 1618 гг.).
Объектом исследования выбрано Южнорусское казачество.
Предмет исследования – влияние казаков на военно-политические события периода 1610 – 1618 гг.
Методологическая основа исследования:
Принцип историзма позволил в пределах поставленных задач рассмотреть процесс зарождения и развития казацкого движения в контексте социальных, политических и экономических условий, существовавших в Московском государстве в начале XVII века.
Историко-системный метод дал нам возможность исследовать такие события как генерация казаками самозванцев на фоне общественно-политической ситуации в стране.
Историко-генетический метод позволил охарактеризовать личность И. Заруцкого, показать причинно-следственную связь развития его помыслов и целей с личностными особенностями.
Хронологические рамки исследования: 1610 – 1618 гг. Начальная дата исследования связана с наивысшей активизацией казацкой борьбы за власть в это время. В 1610 г. – переломный момент Смутного времени: произошел распад Тушинского лагеря Лжедмитрия II, отстранение от власти царя Василия Шуйского, Боярское правительство присягнуло на верность королевичу Владиславу, был убит в собственном лагере Лжедмитрий II. В 1618 годом заканчивается период Смуты Московского государства, и, как следствие, активная роль в ней казачества.
Источниковая база исследования представлена разными группами материалов.
1) Актовый материал. Основными источниками исследования казачества начала XVII века служит многочисленный актовый материал. В нем отражается конкретный срез истории, однако проблема заключается в отрывочности сведений и необходимости сбора информации для реконструкции событий по крупицам.
В Собрании государственных грамот и договоров опубликованы послания от московских, польских властей, русского духовенства адресованных как подданным, так и представителям различных сословий Московии. В частности, отписка польских воевод Сигизмунду III указывает численность казаков в осаде Троицы. Грамоты польского короля позволяют, в свою очередь, судить о трансформации его отношения к И. Заруцкому.[25]
В актах Московского государства (1571-1634) зафиксированы политические устремления московской власти. В этом издании собран материал о свершившихся фактах и зафиксированных на бумаге решениях, имеющих юридическую силу.[26]
Акты, относящиеся к истории Войска Донского (1500-1648), дают представление о политике правительства в отношении донского казачества и их реакции.[27]
2) Документы официального делопроизводства представлены разрядными записями[28].
3) Отдельная группа источников — это документы личного происхождения: дневники и письма участников и очевидцев событий И. Будилы, Я. Сапеги, К. Буссова, И. Массы, Я.Маржерета, записки гетмана С. Жолкевского, воспоминания и частная переписка М. Мнишек[29]. Они дают возможность оценить мотивы, поступки и события с точки зрения их современников. Кроме того, они позволяют вносить коррективы в оценки фактов, приведенных источниками (подвергшихся цензуре) отечественного происхождения.
Особо стоит отметить дневник событий, относящихся к Смутному времени, включает повествования с 1603 по 1613 гг., написанные, по-видимому, Будилой или близким к нему лицом. Дневник начинается со 2 сентября 1607 г., с прибытия к Лжедмитрию II в Тушино Мозырского хорунжего И. Будилы и оканчивается письмом, как видно по контексту, его же к королю от 14 января 1613 года из Нижнего Новгорода, из тюрьмы. В этом дневнике довольно подробно описано: о Первом ополчении, об убийстве П. Ляпунова, о приведении казаками к присяге на имя псковского самозванца Д. Трубецкого, И. Заруцкого и других воевод.
1) Летописные источники. В XVII веке летописание переживало период своего угасания, однако ряд текстов представляют особый интерес для создания объективного представления об интересующих нас событиях: Новый летописец, Пискаревский летописец, Соловецкий летописец[30]. Летописи свидетельствуют о высокой военно-политической активности русского казачества в начале XVII в. Переписывая включаемые в летопись материалы, авторы стремились создать единое повествование, подчиняя его исторической концепции, соответствовавшей интересам того политического центра, где они писали (канцелярия митрополита, епископа, монастыря, посадничья изба и т.п.). Наряду с официальной идеологией в летописях отображались взгляды их непосредственных составителей.
Настоящая работа строится по хронологическому принципу, и состоит из вводной части, четырех глав, заключения, списка источников и литературы и приложений. Первая глава характеризует организацию донских казаков, их социальное положение и политические устремления. Без этого сложно было бы определять мотивы их поведения, ориентацию на конкретного предводителя. Эта глава также направлена на изучение последствий такой мотивации, способов ее реализации в дальнейшем. Статус казаков, естественно, вытекает из внешней оценки их реальных действий, что напрямую зависело от устремлений их вожаков.
Вторая глава посвящена участию казаков в событиях, начиная с распада «Тушинского лагеря» (1610 г), и до момента освобождения Москвы (1612 г).
В третьей главе работы проводится анализ деятельности одного из самых ярких казацких предводителей атамана И. Заруцкого, оценивается его роль в событиях Смуты.
Анализ казацких взаимоотношений с государственной властью с 1613 г. до 1618 г. рассматривается в четвертой главе данной работы.
В заключении представлены оценка роли и статуса донских казаков в событиях 1610 – 1618 гг. и основные выводы проведенного исследования.
Картографический материал, представленный в приложениях, позволяет наглядно увидеть масштабность и особенности военных маневров Южнорусского казачества.

ГЛАВА 1. ЮЖНОРУССКОЕ КАЗАЧЕСТВО В КОНЦЕ XVI НАЧАЛЕ XVII В.

1.1. ДИСЛОКАЦИЯ, СОСТАВ И ОРГАНИЗАЦИЯ ЮЖНОРУССКОГО КАЗАЧЕСТВА

По мнению ряда историков, русское казачество начинает складываться в первой половине XVI в. между Доном и Волгой. Люди, приходившие на Дон, селились, главным образом, по самому Дону и его притокам. Первые казачьи городки Раздорский, Монастырский и Махин были устроены на Дону низовыми казаками. Верховые казаки позднее построили городок Кагальник на р. Донце, а потом распространились по притокам Дона — рекам Хопру, Медведице и Донцу. Так создались два вида казаков: низовые и верховые. Верхние Раздоры, или Донецкие Раздоры, лежали в устье одного из рукавов Донца. Путь (по прямой) от Раздорского юрта до Москвы составлял примерно 876 верст (935 км). Это на расстоянии трехнедельного конного перехода (дневной переход — 20-78 км). [31]
Первоначально казачество включало в себя представителей многих народностей и сословий. Как отмечал А.Л. Станиславский: «Ногайский тата­рин рядом с бывшим рязанским мужиком, обедневший сын боярский под началом холопа — обычные сочетания даже для XVII в»[32]. По утверждению Н.А. Мининкова, многие донские атаманы второй половины XVI в. были русскими помещиками. Дворянином по происхождению был известный донской атаман Смутного времени Иван Смага Чертенский.[33]
Отличительной чертой казачества оставалась религиозная принадлежность к христианству, конфессиональные направления которого, по-видимому, не учитывались. Преградой не были и проблемы с законом на прежней родине. Для преступных элементов, как и для других беглых, выдачи с Дона не существовало.
Сношения с донскими казаками до 1721 года велись посредством Посольского приказа, который отвечал за отношения с иностранными государствами.
Высшим органом власти в отдельном казачьем отряде («станице») был «круг», ежегодно собиравший взрослых (старше 17 лет) казаков, имевших право голоса (исключались женщины, бурлаки, работные люди и пр.). Там и принимались наиболее важные решения, назнача­лись и смещались командиры: станичный, войсковой атаман и есаул — помощник атамана. Выбирались и войсковые дьяки, ве­давшие делопроизводством, а иногда принимавшие на себя и войсковое командование. Выборность служила гарантией учета атаманами интересов большинства обладавших статусом казака, по крайней мере, на период совершения похода, либо на год, после чего они переизбирались.[34]
К началу XVII в. у казаков существовало так называемое казачье ученичество. Например, Илейка Муромец, до того как его провозгласили царевичем Петром Федоровичем, служил «в товарищах у казака у князя Васильева человека Черкаского». «Товарищи», или «чуры» не пользовались правом голоса на кругу, и были зависимы[35]. Таким образом, казачество делилось на три внутрисословные группы: «лучшие люди», рядовые казаки и «чуры».
По поводу приблизительной численности казачества следует отметить, что, не смотря на то, что только третья перепись 1761 г. коснулась донских поселенцев, их насчитывалось уже тогда 20.000 человек.[36] Учитывая, что от более ранних переписей укрывалось значительное число беглых людей, к началу Смуты Дон мог выставить внушительное войско.
Периодически казачьи атаманы выезжали в Москву с предупреждением о движениях в степях татарских войск — по обычаю их за это награждали деньгами и сукном. Таким образом, казачьи станицы, не являясь частью правительственной армии, фактиче­ски выполняли сторожевую службу на окраинах Московского государства, что не мешало их «вольностям». С попыткой государства изменить казачьи «вольные традиции» неизменно возникали открытые конфликты.
Поскольку крестьянское земледелие каралось у казаков смертной казнью, кроме занятий охотой, рыболовством и огородничеством они жили военным наймом, грабежом. По речной сети Дона и Волги казаки совершали дальние вылазки, грабя на морях турецкие и иранские корабли, нападали на прибрежные селения богатых южных соседей России. Добычу впоследствии продавали (меняли) соседям – тем и жили.
Царское правительство, выбрав для себя наиболее приемлемый вариант поведения, продолжило пользоваться «сторожевыми» услугами и даже «подкармливало» казаков. В 1589 г. Дон с «казной» посетил дворянин И. Зиновьев. Хлебные раздачи казакам, среди которых были и донцы, имели место в 1594 г. в Переславле Рязанском (впоследствии Рязань). По словам современника капитана Жака Маржерета, казаки «не получают большого содержания от императора, разве только, как говорят, свободу своевольничать, как им вздумается. Им позволяется иногда являться в пограничные города, продавать там свою добычу и покупать что нужно»[37].
Р.Г. Скрынников полагал, что служба в царской армии долгое время была для «вольных» казаков главным источником доходов[38]. Это, по-видимому, не мешало им после получения жалования возвращаться обратно на Дон. Казачество, которое, в отличие от «вольного», получало жалование за постоянную службу, называлось «служилым». Служилые казаки не сохраняли «вольную организацию», получали поместья и, таким образом, мало чем отличались от дворянства.
Надо сказать, что московские государи в проведении своей политики активно опирались на казаков и поддерживали их переселение на Дон. В 1560 году Иван Грозный отпустил на Дон служивших у него «казаков многих» и активно их поддерживал.
Со смертью царя Фёдора Ивановича в 1598 году на московский престол взошёл царь Борис Фёдорович Годунов. В отличие от своего предшественника, который проявлял лояльность к казакам, Б. Годунов, напротив, стал оказывать на них военно-экономическое давление. Так, с целью обуздания своеволия казаков, в 1600 году на Северском Донце была заложена крепость Царёв-Борисов. Как отмечал Р.Г. Скрынников, новая крепость отстояла на сотни вёрст от старых русских рубежей. Зато из неё открывались кратчайшие пути к Раздорам.[39].
Б. Годунов запретил беспошлинную торговлю с казаками и посещение ими московских городков. Вольные казаки не оставались в долгу: даже напали на возвращавшегося из Астрахани окольничего Семена Годунова за то, что в переговорах с ногайским князем Иштериком, он хвастался жестокостями Бориса против казачества, говоря: „Теперь везде казаков сыскивают, вешают и побивают»[40].
Впрочем, что касается запрещения торговать с казаками, то здесь, по мнению Р.Г. Скрынникова, можно усмотреть лишь стремление правительства «всецело подчинить донскую торговлю своему контролю». В качестве аргумента он приводил распоряжение правительства, посланное весной 1604 г. воеводам Шацка и Ряжска: «…в городе и в слободах сыскивати донских и вольных атаманов и казаков и вновь казаков прибирать и давать государево жалованье».[41] Действительно, казачье жалование продолжало выплачиваться, но недовольство копилось из-за его величины и ряда запретов[42].
В результате политики бояр и самого Б. Годунова трон под ним зашатался, следствием чего стали ссылки и поощрение доносительства. В 1601-1604 гг. к общему недовольству добавился неслыханный голод, за которым наступил мор. Голодные крестьяне соединялись со слугами опальных бояр и организовывали шайки разбойников, свирепствовавших в южных областях страны. В этот период вольные казачьи станицы значительно пополнились за счет холопов. Приему на службу и свободному уходу в степи этих людей способствовал известный указ от 16 августа 1603 г. о выдаче им отпускных в приказе Холопьего суда.[43]
В стране, лишенной путей сообщения, правительство не могло справляться с самыми нелепыми слухами. Притом же невежественная и суеверная масса питала к нему неприязнь и была счастлива тем, что ее вводили в заблуждение. Требовался только повод, чтобы пустить в ход большую смуту, и он появился.

1.2. ПОЛОЖЕНИЕ КАЗАЧЕСТВА В ПЕРИОД 1604–1610 ГГ.

Вначале 1604 года был распущен слух о том, что сын Иоанна IV, природный и законный наследник царского Московского престола Дмитрий Иоаннович, не закололся, и не убит в свое время в Угличе, а жив. Говорили, что вместо подлинного царевича убили другого мальчика, а Димитрия спасли и увезли в Литву, там он вырос и скоро явится в Московское государство за правами на престол.
Согласно текстам Соловецкого летописца, «и в лето 7113-го збежал с Москвы чернец вор, что был диакон в Чюдове монастыре, Гришка Замятнин сын Отрепьева, и ростригся в Литве и назвался царевичем Дмитрием углецкым, которой убит по Борисову веленью, будтось убили в его место иного, а он соблюден. И собрався с литовскими людьми и з донскими казаки, пришол в Сиверские городы в Чернигов и в Путимль, и в ыные городы»[44].
В 1603 г. Лжедмитрий I обратился за помощью к донским казакам, обещая им «волю». И, как указывает В.М.Пудавов, с Дону пошли казаки на встречу Лжедимитрию только в числе двух тысяч человек.[45] В 1604 году Лжедмитрий I вступил в Россию.
Впоследствии донские казаки оказали неоценимую поддержку Лжедмитрию I участием в боевых действиях. Когда в Новгородке Северском часть „Москвы» оказала сопротивление, а Борис прислал к польскому королю протест его поддержке самозванца, поляки покинули Дмитрия. Но казаки остались. По словам допрашиваемого польского воеводы, «он один с казаками вашими донскими, отчасти с запорожскими, и с другими людьми из народа вашего московского, которые его за государя приняли, там остался»[46].
Первая битва Лжедмитрия I с царскими войсками произошла 21 января 1605 года у села Добрыничи.[47] Царским войском командовал воевода Федор Иванович Мстиславский. Лжедмитрий I, несмотря на все свое мужество, был разбит. На раненном в ногу коне он бежал и едва не попал в плен.
Воспрянувший от успехов Борис Годунов не придумал ничего лучшего, кроме как начать расправу со всеми, кто обитал в про-дмитриевых областях. По словам Н.И. Костомарова, «годуновцы свирепствовали особенно в Комарницкой волости, за преданность Дмитрию мужчин, женщин, детей сажали на кол, вешали по деревьям за ноги, расстреливали для забавы из луков и пищалей, младенцев жарили на сковородах … Ничего подобного не делалось народу от дмитриевцев, и эта разница отверждала народ в убеждении, что Димитрий настоящий царевич»[48].
Естественно, это привлекало в войско самозванца все новых сторонников. Вслед за Северскою областью поднялась Украина, и 4000 донских казаков присоединились к самозванцу. Донцы в числе 600 человек под начальством атамана Андрея Корелы и небольшая русская дружина Григория Акинфиева заняли город Кромы. Царский воевода Ф. Мстиславский со 100-тысячным войском осадил город: поставили кругом города валы и батареи, установили на них тяжелые пушки и мортиры и начали громить город.
Отметим, что сидение в осаде — это не «кормление» по городам, добычей не разживешься, а жизнь положишь. Донцам, конечно же, не откажешь в авантюризме, однако такая самоуверенность была, вероятно, все же следствием сговора с царскими воеводами.
Корела надолго сковал основные силы правительственной армии, чем впоследствии заслужил особую благосклонность Лжедмитрия I: делегация с Дона во главе со Смагой Чертенским была принята в Туле «преже московских боляр». Лжедмитрия I по въезду в столицу также сопровождали казаки. За оказанную поддержку казаки, по словам Исаака Массы (голландского купца, автора «Краткого известия о Московии» и ряда агентурных донесений), были щедро награждены и часть из них вернулась на Дон. Впрочем, герой обороны Кром атаман Карела остался в Москве, щедро тратя полученное жалованье в московских кабаках. Другой предводитель донских казаков — Постник Лунев — ушел монахом в Соловецкий монастырь.[49] Осталось и человек 500 настоящих гулебщиков с атаманами Межаковым, Епифанцем, Коломной, Романовым и Козловым. Они устроились около Москвы в своем казачьем стане, проживая полученное жалованье. Участие казаков в этой авантюре выглядело, таким образом, как обычная практика военного найма. Это, впрочем, не мешало им отстаивать и свои собственные сословные интересы.[50]
Около года «Димитрий» (по ряду версий — Григорий Отрепьев) был царем на Руси. В Москву явилась его невеста, польская княжна Марина Мнишек, а с нею и польские ксендзы и паны. 17 мая 1606 г., воспользовавшись беспечностью «Димитрия» и уходом большей части прежнего войска, князь Василий Шуйский с заговорщиками ворвались в Кремль. Лжедмитрий I, Басманов, множество польских подданных были убиты, царица Марина и её приближённые арестованы: «Царицу вместе с прислужницами перевезли на двор, на котором стоял пан воевода, лишив ее как того, что от царя имела, так и всего имущества»[51]. Это вызвало справедливое негодование в Речи Посполитой, что привело впоследствии к поддержке ею нового самозванца.
Не забыв о судьбе Б. Годунова, новый «хозяин трона» Василий Шуйский, вероятно, попытался снискать расположение казачества, и не ставил ему в вину поддержку Лжедмитрия I. Вскоре на Дон был послан зубцовский дворянин В. С. Толстой «приводить казаков к кресту и «являти» им жалованье.[52]
Такая политика имела успех и первоначально удержала на родине значительную часть донских казаков. Однако в 1607 г. по «Уложению» царя Василия Шуйского срок сыска беглых устанавливался в 15 лет, то есть утраивался. Следовательно, недавно обращенным «казакам» вновь грозила «холопская» участь. Такие условия провоцировали новый бунт и требовался только лидер, который вскоре и появился в лице Ивана Болотникова, человека, некоторым образом связанным с бывшими сторонниками Лжедмитрия I.
Многие из последователей Первого самозванца, бежавшие за рубеж, например, Михаил Молчанов, продолжали выступать от имени якобы живого самозванца. По-видимому, М. Молчанов именем Дмитрия назначил И. Болотникова главным воеводой еще не существующей повстанческой армии. В конце лета 1606 г. И. Болотников с отрядом украинских казаков, вошел в пределы России.
Как писал С.Ф. Платонов, Иван Болотников стал знаменит на Украине тем, что первый поставил целью не только политический переворот – свержение боярского правительства В. Шуйского, – но и переворот общественный – низвержение крепостного строя[53]. Пожалуй, в таком суждении есть некоторое преувеличение: вряд ли такая цель могла быть понята вольными казаками. Их идеалы были более реалистичны: заполучить «доброго царя», при котором будет резко ограничена власть бояр, дворян и сами казаки получат льготы.
По наблюдениям В. И. Корецкого, в войске И. Болотникова хорошо прослеживается присутствие донских казаков. Так, в апреле 1607 г. в тюрьме Разрядного приказа находился захваченный под Калугой донской атаман Сазыка Карево.[54] Донскими же атаманами были, по-видимому, Михаил Шляк, Иван Деревня, и Панкрат, также заключенные в это время в тюрьму и взятые из нее на время для очной ставки с С. Карево. В частности, некий Михаил Шлык упоминается как донской атаман в 1613 г.[55]
По казацкому образцу были, по мнению В. И. Корецкого, организованы все вновь вступившие в повстанческую армию: не случайно болотниковцы в официальной документации называются обычно «воровскими», «донскими» или «вольными» казаками.[56]
Сохранилось очень мало сведений о порядке обеспечения повстанческой армии. Известно, что в Речи Посполитой служилые люди в XVI-XVII вв. в качестве вознаграждения за службу нередко получали или забирали силой определенные территории в кормления — приставства (ср. польские przystanek — остановка, стоянка). Первый намек на российскую практику приставств просматривается в известии, относящемся ко времени восстания И. Болотникова: в 1607 г. расположенным в Козельском уезде и принадлежавшим Иосифо-Волоколамскому монастырю селом Вейна «завладели» казаки.[57] Отдельные монастыри выплачивали казакам определенные суммы денег в обмен на гарантии неприкосновенности своих владении.[58]
Во время войны с И. Болотниковым в г. Стародубе-Северском появился новый самозванец[59]. Этому предшествовал ряд событий. Еще в начале 1606 г. на Северном Кавказе находилось целое казачье войско, по-видимому, давно не получавшее жалованья. Там в это время уже знали о воцарении Лжедмитрия I, но в оскудении своем винили бояр. Тогда же атаман Ф. Бодырин со своей станицей, втайне от остального войска, решил выдвинуть из своей среды нового самозванца — «царевича Петра» (Илейку) и с ним идти для грабежа на Волгу. Лжедмитрий I якобы даже признал «племянника» и звал в Москву.
Н.М. Карамзин, упоминая о Илейке – Лжепетре, отметил следующее: «На пути к Москве узнав о гибели расстриги, он с Терскими козаками бежал назад …вниз по Волге; грабили людей торговых и служивых; злодействовали, жгли селения на берегах, до Царицына, остановились зимовать на Дону и расславили в Украйне о своем лжецаревиче».[60]
В ожидании нового Дмитрия, Г. Шаховский подтвердил обман: признал Илейку сыном царя Федора. Он послал последнему грамоты, призвав явиться в Путивль для ожидания Дмитрия из Литвы. Н.И. Костомаров полагал, что появление Илейки причинило больше вреда «воровскому делу», чем пользы, так как в головы бунтовщиков, ожидавших появления Дмитрия, закрались глубокие сомнения, когда вместо Дмитрия Ивановича им предложили неизвестного до тех пор Петра.[61]
Именно к казакам Лжепетра относится значительная часть известий о казнях дворян, сторонников Василия Шуйского. Не случайно 1623 г. каширский дворянин Г. И. Уваров связывал время наивысшей угрозы для жизни представителей этого сословия. В. Броневский отмечал: «Кто не верил грубому, бесстыдному их обману, кто не хотел изменять царю Василию и дерзал противиться, тех убивали, вешали, кидали с башен, распинали»[62].
Тем не менее, до этой поры донские казаки участвовали в Смуте не целыми станицами, и тем более всем войском, а разрозненными отрядами.
Итак, Илейка не замедлил явиться в Путивль с толпами казаков, о чем находим в письмах пана старосты Оршанского: «Донские казаки, выдав какого-то Петра за сына царя Федора, а в этом столько же правдоподобия, сколько (и в том, что говорилось) в покойном, которого убили, (заняли) замки и города, добровольно переданные им чернью…»[63].
В Казанском летописце также указывается на казачье сопровождение Лжепетра: «Грех же ради наших всего православнаго христьяньства воста ин враг, именуя себя царевичем Петрушка. Прииде из Астрахани з Доньскими и с Волъскими казаками в Путимль и нача пагубныя беды сотворяти, именуя себя внуком великого государя царя и великого князя Федора Ивановича»[64].
После битвы 2 декабря 1606 г. И. Болотникова с царскими воеводами, предательства Истомы Пашкова и дворян со «знатною частию войска», у И. Болотникова остались казаки, холопы, северские бродяги, с которыми он и бежал к Серпухову, а затем к Калуге и Туле. Некоторые казаки еще держались в укрепленном селении Заборье и, наконец, с атаманом Д. Беззубцевым сдались, присягнув царю Василию в верности. Кроме них взяли в бою значительное число пленных, которых впоследствии утопили, но «козаков не тронули и приняли в Царскую службу». Василий Шуйский также наделял угодивших ему казаков поместьями и выплачивал жалование. Перешедшему в начале 1607 г. на сторону В. Шуйского казачьему атаману И. Гремыкину, был назначен денежный оклад — 6 руб. и поместный оклад150 четей.[65]
Хотя отдельные казаки – болотниковцы — оказались в тюрьмах, В. Шуйский стремился не столько извести казаков, сколько привлечь их на свою сторону для дальнейшей борьбы с повстанцами. Однако он должен был учесть и требования дворян о возвращении им беглых крестьян и холопов. Дворянские же «разборы» предполагали исключение из казачьих станиц недавних холопов и крестьян.
Между тем, в Пискаревском летописце указано дальнейшее развитие событий: «И по грехом ис-под Колуги полки все дрогнули и гоними божиею силою и побежали иные к Москве, и иные в Серпухов. А Болотников пошол на Тулу к Петрушке…»[66].
Примерно в это время Лжепетр обратился за помощью к Сигизмунду III, торговавшемуся с В. Шуйским: «Если царь возвратит свободу Мнишку и всем знатным Ляхам, то не будет ни Лжедимитрия, ни Лжепетра; а в противном случае оба сделаются истинными и найдут сподвижников в Республике!» Однако он не спешил действовать. Не дождавшись ляхов, Г. Шаховский, А. Телятевский, кн. И.Л.Мосальский и И.Д. Мосальский с упомянутым выше Лжепетром, призвав к себе запорожских и донских казаков, двинулись в Тулу спасать И. Болотникова[67].
10 октября, не дождавшись нового самозванца, осажденная В. Шуйским Тула была сдана. Илейку и Болотникова казнили. Царь возвратился в Москву как победитель, но Калуга продолжала бунтовать. 4000 казаков, сдавшихся ранее под Москвой, вызвались взять Калугу, но по прибытии на место перешли под знамена прибывшего, наконец, Лжедмитрия II. В составе его войска «7000 ляхов, да до 8000 казаков…»[68].
В это время из Литвы подходили дополнительные силы. Прибыли дружины конные и пехотные с вождями знатными: «В числе их находились мозырский хорунжий Иосиф Будило, Паны Тишкевичи и А. Лисовский, беглец, за какое-то преступление осужденный на казнь в своем отечестве, смелостью и мужеством витязь, ремеслом грабитель»[69]. Рать Лжедмитрия усилилась шайками новых донских выходцев: они снова представили ему какого-то неизвестного бродягу, мнимого царевича Феодора, будто бы второго сына Ирины, но Лжедмитрий не хотел признать его племянником и велел умертвить.[70]
В январе 1608 г. самозванец предпринял поход на столицу. Летом 1608 г. Лжедмитрий II подошел к Москве и остановился в 13 верстах от Кремля, в местечке Тушино, получив прозвище «Тушинский вор». У Тушинского «царика» оказалось, помимо поляков и запорожцев, 15000 донских казаков. Вся эта рать требовала содержания. В силу недостаточности средств у Самозванца, были учреждены приставства. Обирались ближайшие монастыри, усадьбы и податное население.[71] И. О. Тюменцев, описывая способы управления тушинцами в замосковных городах, подробно рассмотрел технику «приставств». Тушинский отряд занимал сельскую территорию, охранял ее от других отрядов тушинцев или сторонников Василия Шуйского, а сам кормился за счет территории.[72]
Согласно челобитной гетману Я. Сапеге жителей Юрьева Польского о притеснениях от панов, собиравших кормы, и от загонных людей: «и так от загонных людей все вконец погибли и разорены».[73]
По мнению С.Г. Сватикова, главная сила «вора» была в казачестве. Идеалом последнего было насаждение в метрополии «казатчины», т. е. того устройства, которое создалось на Дону, на Волге, на Яике. Историк также заметил, что последствия такого насаждения были бы иными, но вмешался дополнительный фактор: цели запорожцев и поляков, «идеалом коих была добыча»[74]. Элементы общественного переустройства подавлялись разбойным элементом, «казатчина» приняла «форму анархии и грабежа, от которых страдало крестьянство» [75].
Идея внешне легитимного локального грабежа под именем какого-либо царевича настолько понравилась наблюдательным подражателям, что сам «Вор» уже в начале 1608 г. вынужден был издать список «состряпанных в казачьих юртах на Поле» своих конкурентов. Все это были царевичи: второй Петр, Феодор, Клементий, Савелей, Самсон, Василий и даже просто «царевич Ерошка, Гаврилка, Мартынка». Войско не имело отношения к этому «творчеству», но отдельные донцы к нему свою руку приложили» [76].
В течение 16 месяцев, с 23 сентября 1608 г. по 12 января 1610 г., донские казаки наряду с польско-литовскими наемниками принимали участие в осаде Троицкой Лавры Св. Сергия (в шестидесяти четырех верстах от столицы), прельщавшей «ляхов своим богатством». Предусмотрительный Василий «успел занять ее дружинами детей боярских, козаков верных, стрельцов…»[77].
В войске осаждавших мы находим значительное число донских казаков. Согласно тексту дневника польского сейма осаду вели: … полк Лиссовского; донцев 3,000.[78]
Относительно связи А. Лисовского с донскими казаками имеются факты в дневнике Иосифа Будилы: «…чем дальше, тем больше, прибывало войска на службу царю (Лжедимитрию). …Пришел также из Рязани с донскими казаками Лисовский, который много раз громил русских, когда еще был в Рязани».[79] И там же: «Того же года, 28 августа. Монастырь Троицкий и другие крепости, которые с той стороны доставляли продовольствие столице, имели важное значение, поэтому, чтобы отнять с той стороны дорогу, послан был Ян-Петр Сапега. В помощь ему даны: Вилямовский, … и Лисовский с донскими казаками».[80] Согласно мнению П. Краснова, этому послужила совесть: «Им, настоящим русским людям, трудно было быть заодно с поляками. Рука не поднималась бросать ядра в стены, за которыми сверкали православные кресты и хранились мощи преподобного Сергия, весьма чтимого донскими казаками. Совесть мучила донцов. Тревожили их сонные видения.»[81]. Действительно, Н.М. Карамзин отметил: «500 козаков донских с атаманом Епифанцем устыдились воевать Святую Обитель и бежали от Сапеги в свою отчизну»[82]. Вероятно, можно объяснить уход казаков и иначе: у конников, (около 70% осадного 10-тысячного войска.) с полевыми орудиями вместо осадной артиллерии (единственная осадная пушка «трещера» была повреждена удачным залпом осажденных) никаких перспектив взять штурмом такую мощную крепость, как Троица, просто не было. Этим легко объясняется и попытка А. Лисовского вернуть донцев. Если крепость готова была бы пасть, зачем ему нужны были казаки? Поделиться добычей? Нет! Быть пушечным мясом, в уже разоренных грабежами окрестностях монастыря, казаков, по понятным причинам, не устраивало.
Позднее за Епифанцем последовала еще часть казаков из лагеря Лжедмитрия II. Впрочем, судя по записям, их место занимали другие отряды, приходившие с Дона. В «Истории» Н.М. Карамзина говорится: «Один из осажденных Данило Селевин пеший напал на дружину атамана Чики»[83]. Согласно записям, сделанным в Троице-Сергиевой Лавре, 12 января произошло бегство Я. Сапеги и А. Лисовского от Троице-Сергиева монастыря и окончание осады. [84] Скопин пошел за ним к Дмитрову, затем напал на посад, «в котором находилось не мало войска, а также и на табор Донских казаков, причинявших много убытку в людях и продовольствии» [85].
Казаки присутствовали и в числе оборонявших. И.О. Тюменцев нашел этому подтверждение: «Гетман узнал от изменников, что в монастыре осталось всего 102 дворянина, около 20 стрельцов, 40 казаков, 40 старых монахов и немного стариков, жен­щин и детей»[86]. Силы защитников таяли, и в ночь с 15 на 16 (25 на 26) февраля 1609 г. московское правительство предприняло новую по­пытку помочь защитникам Троицы. Небольшой отряд из 70 казаков и 20 монастырских слуг, возглавляемый слугой Никифором Есиповым и атаманом Сухим Останковым, попытался про­рваться в монастырь[87].
Таким образом, можно предположить, что казаки действовали как наемники с обеих сторон, либо понятие «казак» распространялось на весьма обширную группу участников боевых действий. Впрочем, поскольку казаки не имели общевойскового атамана, отдельные станицы имели теоретическую возможность «отрабатывать» как царское, монастырское, так и «тушинское» жалование. Не случайно ведь царь Василий и после восстания И. Болотникова широко пользовался услугами «вольных» казаков, выдача жалованья которым, «производилась нерегулярно».[88] Это заставляло власти искать нетрадиционные пути обеспечения казаков. Например, размещение казаков из войска М. Скопина-Шуйского в городах осуществлялось в 1610 г. путем заключения договора о найме между казаками и городским «миром».[89] Позднее казаков нанимали и монастыри. В частности, Соловецкий монастырь в 1610/11 г. принял на службу 70 «ратных казаков» во главе с двумя атама­нами: в месяц каждый казак получал 20 алтын с гривной.[90] Если исходить из того, что, со слов А.Л. Станиславского у казаков, служивших самозванцу, не было выборного войскового атамана, а А. Просовецкий и И. Заруцкий являлись их предводителями не как выборные атаманы, но «по положению дворян и думных людей», то в Тушине (а позднее в Калуге) казачье самоуправление осуществлялось, скорее всего, на уровне отдельных станиц. Такая организация предполагает, что желания рядовых казаков имели для их атаманов вес не меньший, чем указы Тушинского правительства. Последнему нужны были войска, а казакам «корм». При отсутствии денег в Тушине смотрели на казацкие попытки «прокормиться» грабежом сквозь пальцы.
Нерегулярная выдача жалованья, вызывавшая ка­зацкие грабежи, и распространение кормлений – приставств — имели следствием растущую враждебность к казачеству раз­личных слоев населения России. Казаки забирали не только вещи или скот, но и жен, детей. Из письма от 3 апреля 1609 г. Я. Сапеге с просьбой отыскать жеребца, мужика да женку, украденных казаками у крестьянина Тимошки Сырпялытка: «…на казачьева атамана на Микиту Иванова сына Казанца с таварищи, что тот Микита приежал в слобаду Красную с сваими таварыщи да таво Тимошку аграбили. А взяли у него жеребец рыж, инаход, четырех лет, да мужика, да жонку…»[91].
Правительство Василия Шуйского, понимая, что не в состояния справиться с Лжедмитрием II, в 1609 г. заключило договор со Швецией. В ответ Польша, состоявшая в войне со Швецией, официально объявила войну России. Король приказал шляхтичам покинуть Тушино и идти под Смоленск. Лжедмитрий II, переодевшись, бежал в Калугу. Тушинский лагерь рассыпался.

ГЛАВА 2. КАЗАЧЕСТВО В НАРОДНЫХ ОПОЛЧЕНИЯХ 1610 — 1612 ГГ.

2.1. КАЗАКИ В ПЕРВОМ ОПОЛЧЕНИИ

По свидетельству Пискаревского летописца, начало 1610 г. не предвещало «тушинцам» ничего хорошего. «А на Москве в то время был голод великой, рублев в пять и в шесть, и в семь четверть ржи купили, потому что дороги все отняты были. И того вора литва хотели изымати и в Литву х королю отвесть. И он не со многими людьми побежал из Тушина в Колугу. И в ту пору многие руские люди розделилися: бояре и дворяне, и дети боярские, и стрельцы, и казаки, и тотарове, князь Петр Урусов с товарищи, и всякие служилые и жилецкие люди, и иные осталися в Тушине у литвы, а иные отъехали к вору в Колугу, а иные к Москве»[92].
Оставшееся в Тушине после бегства «Царька» казацкое воинство также встало перед выбором: что им теперь делать? По наблюдению С.М. Соловьева, В. Шуйский не мог смотреть на них так снисходительно, как смотрел он на тех отъезжиков из Тушина, которые оставляли самозванца во всем его могуществе, теперь они не по доброй воле оставляли самозванца, а были им самим оставлены[93]. Впрочем, часть казаков предлагала свое участие и будущим союзникам, но им было отказано. Оставалось либо вступить в соглашение с королевскими комиссарами, либо последовать за Самозванцем в Калугу. Согласно записям королевского гетмана Станислава Жолкевского, «когда же Самозванец ушел из стана и с ним почти все Донцы, Заруцкий остался при нас и приехал к Е.В. Королю под Смоленск, а потом с Гетманом в Белую, был в Клушинском сражении, и при взятии острожка, где и отличил себя»[94].
Уход в конце декабря 1609 г. части казаков во главе с И. Заруцким к Сигизмунду III был, вероятно, первой попыткой казаков переориентироваться с романтической фигуры «царя Дмитрия» на более реального и законного кандидата. Эта попытка довольно быстро закончилась неудачей: И. Заруцкому вскоре стало ясно, что он не может здесь рассчитывать на положение «ближнего» боярина, а казаки, находясь в королевском лагере, вероятно, осознали, что с Владиславом им уготовано бесперспективное будущее.
В апреле 1610 г. при загадочных обстоятельствах умер полководец М.В. Скопин-Шуйский. К разбойно-казацкому воровству грозила присоединиться интервенция. Одновременно с этим в Москве произошел переворот. 17 июля 1610 г. дворяне во главе с Прокопием Ляпуновым свергли Василия Шуйского. Власть захватила группа бояр во главе с Ф.И. Мстиславским — «семибоярщина», которая в августе 1610 г. из страха перед продолжением «воровства», пыталась направить желания москвичей на признание русского престола за Владиславом, сыном короля Сигизмунда III. 17 августа москвичи торжественно присягнули королевичу Владиславу. Среди целовавших крест были Филарет и его сын Михаил, что дало повод через четверть века польскому королю Владиславу IV справляться у русских послов о здоровье «нашего подданного Михаила Романова»[95].
У Семибоярщины были противники, предпочитавшие Владиславу Тушинского вора. Отстаивая свои интересы, бояре призвали в Москву королевские войска. 17 августа 1610 г. Москва присягнула Владиславу, а уже 17 сентября польские войска (3000 чел.) вступили в столицу. В продолжение этого, Сигизмунд III послал в Москву регулярные королевские войска — войско гетмана Я. Ходкевича. До этого польские наемники имели в Московии лишь статус добровольной помощи Лжедмитрию II.
Перед страной встала угроза потери независимости, и на политическую сцену вышел Прокопий Ляпунов, получивший свой чин думного дворянина от Василия Шуйского «за предательство повстанческого дела во время решающих боев под Москвой»[96]. Он до смерти Вора также признавал Владислава, но уже в январе 1611 г. стал собирать войска на борьбу с интервентами — Первое земское ополчение. С.Ф. Платонов справедливо называл его «политическим союзом социальных врагов». В нем земщина (общество) соединилась с казачеством (врагом общественного порядка)[97]. При этом, наиболее боеспособные силы были разрознены. Многие «тушинцы» во главе с казачьими атаманами И. Заруцким и А. Просовецким пока еще сохраняли верность Лжедмитрию II. Впрочем, как отметил И.О. Тюменцев, «непомерные обещания Лжедмитрия II и задержки с выплатой жалования из квартала в квартал являлись причиной постоянных бунтов наемников»[98]. Войска, требовавшие содержания, потеряли надежду получить его у Лжедмитрия II и разбрелись по городам, грабя наперегонки с казаками крестьян, дворян, монастыри и пр.[99]
Понимая ситуацию, Сигизмунд пригрозил польским подданным в случае отказа воевать под королевским знаменами, санкциями по возвращении на родину.[100] Взвесив последствия этих угроз, часть тушинского воинства, едва не захватив самого самозванца с собой, перешла к Сигизмунду III. Наемники под командованием А. Лисовского с примкнувшими казаками отправились в «походы» по русским городам. Попытались обеспечить себе «лучшую долю» и казаки И. Заруцкого, но, проведя 9 месяцев в королевском лагере, к сентябрю 1610 г. вернулись к самозванцу решительными противниками и польского королевича, и Сигизмунда III. Знаменитый гетман Я. Сапега, не получив от короля денег, также ушел в Калугу[101]. А. Просовецкий с русским казаками, после наступившего раскола тушинского лагеря, остался верен «царьку», а впоследствии его супруге М. Мнишек: «Калужанам действительно надоело тиранство покойного; только одни донцы, которых там 1500, заявили, что останутся при царице».[102] Соотношение казаков и наемников указывают и листы смоленских лазутчиков о вестях из Литвы и Тушина. «Иные купцы сказуют: …коли бы вы поеднали Козаков Донских, а поляков нечего их и бить вам, ужо и войску нет». (Март 1609) [103].
Однако при переходе донцев из Тушина к сбежавшему в Калугу Дмитрию они были преданы И. Заруцким и разбиты поляками Р. Ружинского.[104] 11 декабря 1610 г. Лжедмитрий II убит в Калуге татарином Петром Урусовым. В отместку донские казаки, согласно расспросной речи двух романовских татар в Московском стане об убиении в Калуге Лжедмитрия II, «прибежали в слободу, где стояли юртовские тотаровя, и лутчих мурз, Алея мурзу Шейдякова, да Сопралея мурзу, да Кара богатыря и иных лутчих мурз казаки побили наголову многих, а дворы их розграбили».[105]
Как указал В.О. Ключевский, смерть Тушинского вора в конце 1610 г. «всем развязала руки, и «поднялось сильное народное движение против поляков. Первым восстал, разумеется, Прокопий Ляпунов со своей Рязанью»[106]. Примерно в начале января 1611 г. этот рязанский дворянин разослал по русским городам грамоты, в которых призывал собрать войска и идти на Москву выбивать оттуда поляков. В феврале 1611 г. Прокопий отправил в Калугу своего племянника Федора Ляпунова на переговоры с тушинцами, которые принесли успех. Новые союзники выработали общий план действий: «сходиться в дву городех, на Коломне да в Серпухов»[107]. Польская грамота от апреля 1611 г. уже называет королевскими изменниками, помимо Ляпунова, и А. Просовецкого с И. Заруцким: «…а надеяли на Прокопия Ляпунова с товарыщи, …да на Ивашка Заруцково, да на Андрюшка Просовецково и на иных воров, которые с городов пошли к Москве розными дорогами, а свое крестное цолованъе преступили, и с нашими полскими и литовскими людьми бои учинили…».[108]
Таким образом, к весне 1611 г. И. Заруцкий, А. Просовецкий и П. Ляпунов уже имели общего противника в лице поляков. Увы, этот союз привел Первое ополчение к стратегической неудаче и стоил жизни самому Прокопию.
В Коломне должны были собраться городские дружины из Рязани, с нижней Оки и с Клязьмы, а в Серпухове – старые тушинские отряды из Калуги, Тулы и северских городов. То есть, «тушинские» казаки стояли отдельно и «кормились» отдельно от земских союзников. При этом разоренные южные земли не имели возможности снабжать огромное количество ратников, тем более что оно стало резко пополнялось новым «сбродом». Причиной этого была грамота от бояр, воевод и служилых людей: «А которые казаки с Волги и из ыных мест придут к нам к Москве в помощь, и им будет всем жалованье и порох и свинец» (апрель 1611)[109]. Пропитание же земцам П. Ляпунова собиралось с северных, более богатых областей.
Итак, 19 марта 1611 года поляки А. Гонсевского, принявшие спор на рынке за начало восстания, устроили в Москве резню, и чтоб отбиться от разъяренных москвичей (в их числе мы впервые встречаем кн. Д. Пожарского с авангардом ополченцев) подожгли город. А к 24-26 марта 1611 г. к сожженной уже Москве подошли основные силы земского ополчения и взяли в осаду уцелевший, с засевшими там поляками и боярами, Кремль. Примечательно, что первыми (24 марта) из ополченцев к Москве подошли полки И. Заруцкого, за ним Д. Трубецкой. Оба из Калуги, с дружиною Тушинского вора. Обладая оружием, имея военный опыт, крепкую организацию, они составили ядро армии восставших. Эта сила, в зависимости от обстоятельств, воевала и на стороне русских, и на стороне поляков. Воодушевляясь появлением Лжедмитрия, отстаивала идею.[110] Примыкая ко второму самозванцу, продолжало начатое с первым. Боролось и на стороне Владислава и на стороне русского ополчения. Воевало на стороне тех, кому верили или кто платил, а между делом «питалось» грабежами и разбоем.
Причинами примыкания к какой-либо стороне могли быть национальная общность или социальная, сословная рознь. Количество таких отрядов исчислялось в Смутное время тысячами и продолжало наполняться озлобленными, неустроенными лицами. Если им не платили, они рассчитывали на военную добычу, разбой, мародерство. Награбленное прогуливали за недели и вновь искали добычи. Согласно Новому летописцу, «казаки всю казну во многих градах выгребиша, и едва силой всей казны и у начальников не отъяша». Несмотря на это, они «беспрестанно» требовали жалованья и в какой-то момент «хотеша побить начальников»[111].
Итак, с началом 1611 года, ополчение набирало силы. Казалось, с самозванщиной в России покончено. Но необходимы были лишь условия, а претендентов было множество. Одним из них выступал сын Марины Мнишек, названный Иваном (злые языки говорили, что настоящим отцом ребенка был И. Заруцкий)[112]. У бывших сторонников Лжедмитрия II появился новый претендент на русский престол — «царевич» Иван Дмитриевич. Царица осталась с новорожденным наследником («воренком»), при котором встал И. Заруцкий. Поддерживая восшествие на престол «царевича», И. Заруцкий, без сомнения, преследовал и личные интересы. Вполне вероятно, П. Ляпунов приманил И. Заруцкого обещанием, что «по изгнании поляков провозгласит царем сына Марины, с которою Заруцкий был уже тогда в связи»[113]. Власть в земском Подмосковном ополчении стал осуществлять постоянно действующий орган власти — Совет всей земли. П. Ляпунов, Д. Трубецкой и И. Заруцкий образовали своеобразный триумвират — боярскую комиссию.
30 июня Совет всей земли утвердил Приговор, регулирующий порядок управления земским ополчением. Приговор 30 июня очень обширен и касается не только войска, но и всего государства.
Земский приговор был написан дворянами и детьми боярскими. В Летописи говорится, что П. Ляпунов «к их совету пристал и велел написать Приговор, тогда как Трубецкому и Заруцкому, казацким воеводам, это дело было не любо»[114] и понятно почему: Приговор был направлен прямо против казаков. Он грозил им жестоким наказанием за своевольство и грабежи, был направлен прямо против И. Заруцкого, который захватил себе много городов и волостей.[115] Теперь, по смыслу Приговора, он должен был их возвратить. Еще больший удар наносился казачеству тем, что постановили беглых крестьян и холопов, до сих пор считавшихся казаками, обращать в прежнее состояние и возвращать помещикам.[116]
Приговор имел следующую запись: «А кто кого убьет без земского приговора, и того самого казнити смертию»[117]. Этим он сработал против самого Ляпунова.
Поскольку казаки «воевали» все больше по селам, не давая проезду торговым людям к Москве, П. Ляпунов, Д. Трубецкой, А. Просовецкий и И. Заруцкий договорились «ловить самовольных грабителей и «побивати» на месте»[118]. Казаки стали ездить на грабеж целыми станицами, человек по 300.
Однажды у Николы на Угреше Матвей Плещеев, схватив 28 человек козаков, посадил их в воду. Казаки вынули всех своих товарищей из воды, привезли в таборы под Москву, собрали круг и «начали шум» на П. Ляпунова, хотели его убить[119]. Согласно Приговору, грабителей требовалось отдать на суд, в Приговоре было утверждено, что смертная казнь назначается с ведома всей земли.[120] П. Ляпунов выехал из стана, чтоб бежать в Рязанскую землю, но казаки нагнали его и уговорили возвратиться в стан.
Но если казаки так сильно желали смерти П. Ляпунова, то не меньше желал этого А. Гонсевский в Москве. На одной из стычек поляки взяли в плен донского казака, который был побратимом атамана Исидора Заварзина. И. Заварзин начал стараться как бы освободить товарища и выпросил у А. Гонсевского позволение повидаться с ним и поговорить, дав заклад. А. Гонсевский воспользовался этим случаем, велел написать грамоты от имени П. Ляпунова, в которых тот писал во все города: «Где поймают козака — бить и топить, а когда, даст бог, государство Московское успокоится, то мы весь этот злой народ истребим»[121].
На грамоте была и искусно подделанная подпись П. Ляпунова. Пленный казак отдал эту грамоту И. Заварзину: «Вот, брат, смотри, какую измену над нашею братьею, козаками, Ляпунов делает! Вот грамоты, которые литва перехватила». Взяв грамоту, И. Заварзин ответил: «Теперь мы его убьем»[122].
Когда И. Заварзин пришел в стан и показал грамоту, то казаки собрали круг. Д. Трубецкой и И. Заруцкий в круг не поехали, послали за П. Ляпуновым два раза, он не поехал, в третий раз пришли к нему не казаки С. Толстой, Ю. Потемкин и поручились, что ему ничего не будет. П. Ляпунов вошел в круг: атаман Карамышев стал кричать, что он изменник, и показал грамоту, подписанную его рукою: П. Ляпунов посмотрел на грамоту и сказал: «Рука похожа на мою, только я не писал»[123]. П. Ляпунов в казачьем кругу держался, по-видимому, высокомерно («многое прение с казаками показа»[124]), за что и поплатился жизнью. 22 июля 1611 г. с ним вместе убили Ивана Никитича Ржевского: И. Ржевский был П. Ляпунову большой недруг, но тут, видя его правду, за него стал и умер с ним вместе. По некоторым известиям, Ржевский говорил казакам: «За посмех вы Прокопья убили, Прокопьевой вины нет»[125].
Со смертью П. Ляпунова дворяне и дети боярские остались без вождя, во власти казацких предводителей. Кроме того, многие под угрозой жизни покинули ополчение: «Казаки взбунтовались и по наущению Заруцкого убили Ляпунова, расхитили его имение, умертвили многих дворян и детей боярских. Войско пришло в смятение, устройство исчезло; Заруцкий торжествовал, казаки его с новым неистовством грабили, и побивали».[126] Нашлись и такие, которые купили у И. Заруцкого воеводства и разные должности и отправились по городам наверстывать заплаченные деньги». Остались под Москвой большей частью те, которые привыкли жить вместе с казаками в Тушине и Калуге [127].
Объяснить грабительскую политику казаков недостаточным обеспечением сложно. По свидетельству Карамзинского хронографа, «в Разряде, и в Поместном приказе, и в иных приказах сидели дьяки и подьячие и из городов и с волостей на казаков кормы збирали и под Москву привозили, а казаки воровства своего не оставили, ездили по дорогам станицами и побивали»[128].
Новый летописец рассказывает, что «вскоре по смерти Ляпунова принесен был в стан из Казани список с иконы Казанской Богородицы. Духовенство и все служилые люди пошли пешком навстречу иконе, а И. Заруцкий с казаками выехали верхом»[129]. Казакам не понравилось, зачем служилые люди захотели отличиться перед ними благочестием, и начали ругать их. Таким образом, четко прослеживается роль казацкой вольницы под руководством И. Заруцкого: смута ради смуты, хищническая свобода в мутной среде. Свобода эта приносила казакам добычу, а их руководителям власть и отсрочку наказания за прежние прегрешения.
Земские люди, те кто не принадлежали к казачеству, жаловались, что не получают ни жалованья, ни съестных припасов. Многие решились разойтись по домам, где их присутствие становилось необходимым: не довольствуясь сбором исключительно в свою пользу всевозможных налогов, казаки всю их совокупность считали только частью своих доходов и творили при этом гнуснейшие насилия. Разбой стал законом для подчинившейся их расправе страны.
Итог их действий был следующий: служилые почти все разошлись по домам. Осталась под Москвой рать Тушинского «царика», под начальством его бояр Д. Трубецкого и И. Заруцкого, который сделался теперь полным властелином, ибо Д. Трубецкой играл при нем ничтожную роль. «В сие время явился Я. Сапега от Переславля, а А. Госевский сделал вылазку: напали дружно, и снова взяли все от Алексеевской башни до Тверских ворот, весь Белый город и все укрепления за Москвою-рекою. Россияне везде противились слабо, уступив малочисленному неприятелю и монастырь Девичий. Я. Сапега вошел в Кремль с победою и запасами.[130]
Конечно, эта рать приносила Москве весьма двусмысленную помощь. Она и не устояла против Я. Сапеги, который успел спокойно доставить запасы осажденным полякам и вместе с тем выбила их из Белого Города. Потом она отбила Я. Ходкевича, но, вероятно, «потому что он пришел прямо на таборы, было уже необходимо за себя постоять»[131].
В дальнейшем осаду Кремля, вероятно, вообще не следует таковой считать, поскольку осажденные не были особенно стеснены. Видимо, такое положение дел объясняется тем, что казацким вожакам нужно было не воевать, а только стоять у Москвы, и пользоваться доходами с близлежащих территорий, раздавать вотчины и контролировать, таким образом, окружение. Вот почему они хотели сначала присягнуть Калужскому воренку, а потом присягнули новому самозванцу, появившемуся в Пскове[132].
В конце января 1612 г. в Костроме и Ярославле появились грамоты от бояр московских с увещанием «отложиться от И. Заруцкого и быть верными царю Владиславу: «Сами видите, — пишут бояре, — божию милость над великим государем нашим, его государскую правду и счастье: самого большого заводчика Смуты, от которого христианская кровь начала литься, Прокопия Ляпунова, убили воры, которые с ним были в этом заводе, Ивашка Заруцкий с товарищами, и тело его держали собакам на съедение на площади три дня. Теперь князь Дмитрий Трубецкой да Иван Заруцкий стоят под Москвою на христианское кровопролитие и всем городам на конечное разоренье: ездят от них из табора по городам беспрестанно козаки, грабят, разбивают и невинную кровь христианскую проливают, насилуют православных христиан, боярынь и простых жен берут на блуд, девиц растлевают насильством мучительским, церкви разоряют, иконы святые обдирают и многие скаредные дела на иконах делают, чего ум наш страшится написать»[133].
Двести поляков с несколькими верными им казаками, еще занимавшими Девичий монастырь, сдались казакам И. Заруцкого. Однако многие потом были перебиты. Монахинь же многих сначала изнасиловали, отобрав у них всю одежду, а потом отослали во Владимир. «А когда Ивашка Заруцкий с товарищами Девичий монастырь взяли, то они церковь божию разорили и черниц — королеву, дочь князя Владимира Андреевича, и Ольгу, дочь царя Бориса, на которых прежде взглянуть не смели, ограбили донага, а других бедных черниц и девиц грабили и на блуд брали, и как пошли из монастыря, то церковь и монастырь выжгли: это ли христианство?» [134]
Что было бы по приходу казаков к власти? Остановило бы это Смуту? Вероятно, правильный ответ знали уже в то время: «А такими правителями, князем Дмитрием Трубецким да Ивашкою Заруцким, Московскому государству можно ли состояться? Они никогда в своем доме не умели ничего расправить, а теперь таким великим и преславным государством и вами всеми владеют и указывают, не для чего другого, как только для своих бездельных корыстей, воровства и содомского греха, а Московскому государству на конечное разоренье».[135]
Около 20 августа 1612 г. Нижегородское ополчение из Ярославля двинулось под Москву. Организованные гораздо раньше, ратные полки, согласно окружной грамоте Д. Пожарского от 1 июня 1612 г., были вынуждены до этого воспрепятствовать захвату казаками подмосковных городов с целью крестоцелования новым самозванцам — псковскому «вору» и «воренку» Марины. «Мы же, видя злое начинание Ивана Заруцкого и атаманов и козаков, под Москву не пошли, а послали по городом воевод с ратными людьми в Володимер, в Суждаль, в Переславль, в Ростов …»[136]
С.Ф. Платонов утверждал, что «казацко-воровское» правительство под Москвой грозило русскому обществу переворотом, по мнению же А.Л. Станиславского, убийство П. Ляпунова и побег дворян из-под Москвы не привело подмосковное правительство к верховенству интересов казаков. Однако, как писал А.Л. Станиславский, даже И. Заруцкий, будучи к этому времени богатым землевладельцем, не был заинтересован в практике казачьих приставств и вместе с Д. Трубецким вынужден был соглашаться на снабжение войска любыми возможными способами.[137] Надо отметить, что и в дальнейшем бы продолжал соглашаться, поскольку потеря войска означала потерю власти. Имея же власть, оградить от грабежа «собственные» вотчины И. Заруцкому не составило бы большого труда.
Встает вопрос: как могло бы фактически захваченное имущество быть оформлено при смене власти? Видимо, руководствуясь этим, казаки старались угадать сильнейшего и влиться в его ряды. В случае вероятного успеха действующей власти можно было оставить за собой и пожалованные земли, и титулы, и льготы. Так, отдельные казаки добились для себя освобождения от налогов своих дворов: в 1611/12 г. такую привилегию получил атаман А. Коломна, а 25 августа 1612 г. — казак В. Софонов.[138]
По наблюдениям Н.А. Мининкова и Н. Долинина, в подмосковных таборах можно было заметить тенденцию к «срастанию верхушки казачества с разорившимися помещиками, близко стоявшими к казакам по роду своей службы и материальному обеспечению»[139]. Действительно, разорившиеся дворяне составили известную часть казачества в ополчениях, однако, по мнению А.Л. Станиславского, это не означало «одворянивания верхушки казачества». К началу 1612 г. многие казаки могли только мечтать о поместьях. Известно, что из трех десятков отличившихся казаков, получивших в 1613 г. наделы, в Вологодском уезде лишь одно поместье к тому времени имело владельца. Поместные же оклады, которые жаловались казакам, были пока что нереализованными обещаниями.[140]
О кормлениях, санкционированных властями, рассказывают акты ополчений. Так, в начале 1612 г., «бояре приговорили» размер денежных и продовольственных сборов для станицы атамана И. Чики с вотчин владимирского Рождественского монастыря.[141]

2.2. Казаки во Втором ополчении

Согласно исследованию С.Ф. Платонова, в первую минуту после свержения В. Шуйского московское население думало восстановить порядок признанием унии с Речью Посполитой и поэтому призвало на московский престол королевича Владислава. Когда власть Владислава выродилась в военную диктатуру Сигизмунда, московские люди пытались создать национальное правительство в лагере П. Ляпунова. Когда же и это правительство извратилось и, потеряв общеземский характер, стало казачьим – последовала новая, уже третья попытка создания земской власти в ополчении князя Д. Пожарского.[142]
Летом 1611 года в стране царила неразбериха. В Москве всеми делами ведали поляки, а бояре «Семибоярщины» рассылали в города, уезды и волости грамоты с призывами о присяге польскому королевичу Владиславу. Патриарх Гермоген, будучи в заключении, выступал за объединение освободительных сил страны, наказывая не подчиняться распоряжениям военачальников подмосковных казацких полков князя Д.Т. Трубецкого и атамана И.М. Заруцкого. Архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, наоборот, призывал всех объединяться вокруг Д. Трубецкого и И. Заруцкого.[143]
Недостаточность военных сил заставила нижегородцев обратиться с окружной грамотой к другим городам, но в ней была выбрана позиция Гермогена. Эта грамота отличается от грамот, писанных во время первого восстания тем, что в ней объявляется движение чисто земское, направленное столько же, если еще не больше, против казаков. Основная мысль грамоты: «надобно нам соединиться и действовать вместе, чтобы не дать казакам сделать ничего дурного»[144]. К. Минин, объясняя положение дел земского ополчения, отделял их цели от казацких: «Как будем все Верховые и Понизовые города в сходу, то мы всею землею о том совет учиним и дурна никакого ворам делать не дадим»[145]. Это было направлено на то, чтобы казаки не разогнали низовой рати, как в Первом ополчении.
В свою очередь, И. Заруцкий же, ориентируясь на такие заявления и бесперспективность для него дворянской власти, «точил нож убийства…. Женившись на безстыдной Марине Отрепьевой, И. Заруцкий замышлял под именем ее сына сделаться правителем России, почему действия князя Д. Пожарскаго, К. Минина и других патриотов казались ему злоумышлением, заговором против него»[146]. Подозрения И. Заруцкого неизменно выливались в действия против ополчения: «И. Заруцкий, явно злодействуя, скрытно коварствуя, старался остановить успех патриотов, и при шествии ополчения к Москве, дерзнул нападать на его отряды, покушался тайно убить князя Димитрия, сносился с поляками, с персидским шахом…»[147]. Впрочем, подозрения его, учитывая прошлые «метания П. Ляпунова», были не беспочвенны. Здесь имела место обыденная практика защиты и собственных притязаний, и интересов своих сторонников.
Нельзя отрицать, что, собрав однажды общность определенных личностей, атаманы сами стали заложниками их интересов. Из дневника Иосифа Будилы: «15 марта. Донские козаки в московских таборах, услышав, что в Пскове объявился Димитрий, поверив, что он тот самый, которого Урусов убил в Калуге и, надеясь иметь больше своеволия, присягнули на его имя. Д. Трубецкого, И. Заруцкого и всех бояр, над которыми они имели силу, они насильно привели к крестному целованию на имя этого Димитрия»[148].
Так или иначе, но интересы тушинского боярина сошлись с интересами его единомышленников и подвигли к покушению на Д. Пожарского. И. Заруцкий знал, что с приходом Д. Пожарского его власть резко ограничится. А Марина понимала, что окружение Д. Пожарского никогда не признает притязаний ее сына на трон. Это заставило И. Заруцкого начать тайные переговоры с гетманом Я. Ходкевичем (на основании показаний польского ротмистра П. Хмелевского) о переходе на польскую сторону. Переговоры ни к чему не привели, но когда о заговоре узнал Д. Трубецкой, И. Заруцкому пришлось покинуть московский лагерь.
28 июля, при приближении ополчения, И. Заруцкий с частью своего войска (около 2500 чел), захватив из Коломны Марину, ушел в рязанские места, чем и показал, зачем стоял больше года под Москвой[149]. Хотя, конечно, с Д. Трубецким осталось немало «старых» атаманов, таких, как Афанасий Коломна, служивший к 1613 г. «всякие твои государевы службы, зимние и летние, с травы да с воды с Поля 25 лет».[150]
По мнению В.О. Ключевского, казаки были для земской дворянской рати страшнее самих поляков, но в три месяца стоянки под Москвой без их поддержки ничего важного сделано не было.[151] Таким образом, несмотря на дискредитирующие казаков поступки, без союза с ними ополчение оставалось слабым.
Понимая, что их будущее зависит от выбора конкретного «хозяина престола», совершить который можно лишь имея военное преобладание, казацкие руководители не спешили помогать возможным политическим конкурентам. Д. Трубецкой, стараясь остаться лидером, требовал от Д. Пожарского и К. Минина подчинения, поскольку он, как боярин, выше их по чину (Д. Пожарский был стольник, К. Минин — купец). В этой ситуации 21 августа к Москве подошел крупный отряд гетмана Я. Ходкевича, который занял позицию на Поклонной горе.[152] На следующий день, перейдя Москву-реку, опытные конные латники разбили мужицкую конницу Д. Пожарского. «От Трубецкого ни один не вышел на помощь. Казаки только как псы лаяли и поносили нижегородцев, приговаривая: богаты и сыты пришли из Ярославля, и одни могут отбиться от гетмана!» В этом прослеживается явный умысел обессилить войско Д. Пожарского.[153]
Д. Трубецкой не выпускал в бой даже и конников, присланных Д. Пожарским, которые, видя как погибают их сослуживцы, не могли вытерпеть и бросились на помощь без его приказа. Им на подмогу пришли атаманы Ф. Межаков, А. Коломна, Д. Романов, М. Козлов[154]. Однако сделали это вопреки воле своего полководца, который, судя по некоторым фактам, не мешал Я. Ходкевичу. Согласно тексту Нового летописца: «В ту же ночь после боя изменник Гришка Орлов прошел в Москву, а с собою провел гайдуков шестьсот человек, и поставил их у Москвы у реки на берегу, у [церкви] Егория в Ендове, а сам прошел в город».[155] Как же это случилось, что Д. Трубецкой пропустил 600 человек врагов? Явно, что казаки сносились с гетманом, не ослепли же они? Мимо проходил желанный военный трофей – обоз полякам.
После битвы у Поклонной горы Д. Пожарский и К. Минин, видя такое вероломство казаков Д. Трубецкого, «опустили руки». Они все же послали к казакам А. Палицына с предложением, от которого те не смогли отказаться и приняли участие в боевых действиях против Я. Ходкевича А. Палицын и архимандрит Дионисий обещали им «выдать все сокровища Лавры». После этого, последующие действия донцов были более решительными: 24 августа 1612 г. они вступили в сражение, после которого Я. Ходкевич ушел из под Москвы в Вязьму. Об отбое гетмана Я. Ходкевича с его обозами летописцы рассказывали с подробностями: «Склонившись на обещание казны, казаки поднялись и, со­гласившись с полками Д. Пожарского, двинулись против гетмана вместе с обеих сторон. Первым делом был взят острожек Климентовский, причем одних венгров было побито 700 человек»[156].
Тем не менее, грамота Д. Пожарского от 9 сентября 1612 г. сообщает, что 5 сентября казачьи полки Д. Трубецкого будто бы поддались на уговоры Шереметевых и «учинили в полках грабежи и убийства великие», собравшись идти на север, чтобы самим взять в кормления северные города и уезды. [157]
Возможное столкновение дворянской и казацкой частей ополчения оставалось последней надеждой для осажденного гарнизона в Москве, где знали о настроениях казаков. Этим обуславливалась необходимость смягчить социальные противоречия. Тем более что, несмотря на заявления Д. Пожарского о не решающей значимости казаков: «если бы даже у нас и была рознь с казаками, то и против них у нас есть силы»,[158] с ними считались. К 22 октября ими был приступом взят Китай-город. Именно казацкие атаманы, а не московские воеводы «завернули» у Волоколамска короля Сигизмунда III, намеревавшегося вернуть столицу в польские руки.
Накануне капитуляции поляков произошли новые столкновения казаков с дворянским ополчением. Казаки особенно непримиримо относились к сотрудничавшим с интервентами членам боярского правительства и к тем, которые по договоренности отдались не казакам, но в «полк» Д. Пожарского. Попытавшись их захватить, «…князя Дмитрия хотели убить, потому что грабить не дал боярынь».[159] Таким образом, когда 26 октября 1612 г. Д. Пожарский и Д. Трубецкой во главе земских ратей торжественно въехали в Московский Кремль, их отношения были еще далеко не выяснены. По свидетельству Нового летописца, «и Струса взяша в полк ко князь Дмитрею Тимофеевичу Трубецкому со всем полком ево казаки ж весь ево полк побиша, немногие осташа. Будилов же полк взята в князь Дмитреев в полк Михаиловича Пожарсково и их послаша по городом, ни единова не убиша и не ограбиша их».[160]
Важнейшим событием для «вольного» казачества стал правительственный «разбор» казаков. По словам новгородского дворянина Б. Дубровского, осенью 1612 г. были отобраны 11 тысяч «лучших и старших казаков», которым были розданы московские «трофеи» — оружие и деньги в размере 8 руб. каждому. «Другим беспорядочным отрядам позволили построиться в Москве и в других городах, не платя два года налогов и долгов». Отдельные казаки, исходя из этого, оставили свои станицы и поселились в городах. Выплата казакам жалованья при «разборе» закрепляла за ними право и в дальнейшем оставаться на службе в казачьих станицах.[161] Кроме этого казакам разрешили сбор пошлин. Например, в 1612/13 г. право на сбор кабацких денег в Орле «за жалованье и за убитые лошади» использовал атаман Филат Межаков.
Многие казаки, растратив пожалованные в 1612 г средства, отправились заниматься привычным ремеслом – грабить. Так, 4 ноября 1612 г. в ярославскую усадьбу князя Л.О. Щербатого в селе Никольское Слободище приехали казаки станицы Ивана Алексеева. Казаки забрали из имения имущества на 30 руб., причем, вымогая его, били сыновей князя, «жгли и мучили» его холопов.[162]
Сохранились довольно разноречивые данные о численности казачества и дворянства в освобожденной Москве в 1612-1613 гг. «Повесть о Земском соборе 1613 г.» сообщает, что в Москву въехало 40 тысяч донских и «польских» (видимо украинских) казаков[163]. Согласно показаниям плененного поляками сына боярского И. Философова, казаков в Москве осталось «четыре с половиной тысячи».[164] Лифляндский дворянин Г. Брюнно в конце января 1613 г. сообщил Я. Делагарди, что казаков «под Москвою до 6000».[165] Наконец, А.А. Семин (на основании разрядных документов), суммировав данные о числе казаков в отрядах, выступивших против интервентов после избрания М. Романова, определил их минимальную численность в 6 тысяч человек.[166]
Князь Д. Трубецкой на время после изгнания поляков и до воцарения Михаила Романова был избран главным и единственным правителем государства. В феврале 1613 г. на престол при деятельном участии казачества восшел Михаил Романов, личность, вероятно, полностью устроившая отдельных казацких предводителей. Началась массовая верстка вольных казаков и из силы, дестабилизирующей государство, они стали различными способами превращаться в силу, его укрепляющую. Впрочем, амбиции Ивана Заруцкого шли с этим вразрез. Не получив желаемого в Москве, бывший тушинский боярин задумал создать собственное государство.

ГЛАВА 3. ПРОДОЛЖЕНИЕ САМОЗВАНЧЕСКОЙ ИНТРИГИ ИВАНА ЗАРУЦКОГО В 1613 – 1614 ГОДАХ
3.1. СВЕДЕНИЯ ОБ ИВАНЕ ЗАРУЦКОМ И ЕГО СТОРОННИКАХ

Иван Мартынович Заруцкий приобрел известность как «соратник» Ивана Исаевича Болотникова. Происхождение И. Заруцкого в точности не известно. По одним свидетельствам, он был родом из Тернополя. По данным же Пискаревского летописца, И. Заруцкий «родился на Москве от выежжего литвина худого»[167].
И. Заруцкий прослыл в Польше русским, каковым и был, на Руси же его искусность в польской речи и обычаях давала кое-кому повод считать его ляхом (ляцкой – латинской веры). Р.Г. Скрынников полагал, что Иван Заруцкий был польским подданным.[168] И. Заруцкий, будучи ребенком, был взят в орду, где обучился татарскому языку. Повзрослев, И. Заруцкий бежал на Дон, и быстро выдвинулся у казаков в старшины.
Начало его активной деятельности в 1604 – 1605 гг. связано с появлением первого самозванца – Лжедмитрия. И. Заруцкий, как и А. Лисовский, командовал значительной частью русских казаков в лагере Лжедмитрия II. В чине боярина, полученном от второго самозванца, он возглавлял особый приказ, ведавший казаками. И у И. Болотникова, и у второго самозванца, и в Первом ополчении, и с Д. Трубецким И. Заруцкий воевал с неизменным успехом и славой[169]. Впрочем, слава была несколько сомнительной: даже поляки отмечали лютость его казаков.
После смерти Лжедмитрия II И. 3аруцкий женился на его вдове Марине Мнишек и поставил себе цель посадить на русский престол ее сына «воренка» [170].
По свидетельству Пискаревского летописца, И. Заруцкий постриг свою жену, а сына отослал в Коломну «к ней, Марине, в стольники, а хотел на ней женитца и сести на Московское государство». Марина Мнишек, находясь в это время в Коломне, пыталась заручиться поддержкой властей в Речи Посполитой, обмениваясь посланиями, в частности, с А. Гонсевским, рассылала «смутные» грамоты в Астрахань и даже в Персию.[171]
С преданными ему казаками в 1612 г. И. Заруцкий, сбежав при подходе Д. Пожарского к Москве, двинулся в рязанские земли, предварительно захватив из Коломны Марину с сыном. Можно предположить, что с И. Заруцким остались и казаки его полка. Известны имена некоторых атаманов И. Заруцкого:
Матерый Мартинов, в ноябре 1608 г. возглавлял станицу, осаждавшую Троицу;
Иван Чика — участвовал еще в восстании И. Болотникова, осенью 1608 г. он также был в осаде Троицкой Лавры, застрелив видного защитника монастыря И. Внукова, зимой 1612 г. отряд Чики (70 казаков) входил в Первое ополчение и был на постое во Владимирском Рождественском монастыре;
Тихон Чулков — впервые упоминается в источниках уже как атаман Первого ополчения — его казаки в ноябре 1611 г. «кормились» в Тарусском уезде;
значится среди его сторонников и казацкий атаман Борис Владиславлев.[172]
В Карамзинском хронографе утверждается, что с И. Заруцким ушли бывшие «тушинцы», «которые с ним вместе воровали, были у вора в Тушине и Калуге», однако, по мнению А.Л. Станиславского, ряд его атаманов остались в ополчении. Например, это станица Степана Ташлыкова, в конце 1609 г. сидевшая в осаде Троицы, а весной 1613 г. находившаяся в Москве. С Д. Трубецким остался и бывший «тушинец» атаман Кондратий Миляев.[173]
После разорения Коломны дальнейший путь И. Заруцкого лежал в рязанские земли, где он предполагал найти сторонников. На это указывает и декабрьская грамота 1612 г., в которой записано, что И. Заруцкий, «прибрав к себе воров, холопей боярских и пашенных мужиков, которые не хотят покою христиансково и тишины, в рязанских пригородках стоит».[174] Послужной список М.А. Вельяминова сообщает, что еще ранее, из-под Москвы И. Заруцкий для смены воевод И. А. Хворостинина и М. М. Бутурлина отправил в Рязань Г. Житова и И. Можарова.[175]
Таким образом, движение И. Заруцкого не было бессистемным грабительским походом. Уходя из-под Москвы на юг, он мог полагаться на «понимание» рязанских приборных людей и мелких дворян, последовательно поддерживавших все антиправительственные выступления, начиная с похода на Москву Лжедмитрия I и восстания И. Болотникова. И.П. Кулакова обнаружила интересное свидетельство современника: «А черниговцы, и путимцы, и кромичи, и комарицы, и все рязанские городы за царя Василия креста не целовали и с Москвы всем войском пошли на Рязань: у нас-де царевич Дмитрей Иванович жив».[176] Отпрыска же и жену «царевича», в которого так крепко верили рязанцы, и вез к ним И. Заруцкий в 1612 г. То есть, его принимала заранее подготовленная идеологически сочувствующая среда: еще в мае 1612 г. Рязань, как и Зарайск, признала Лжедмитрия III. Об этом свидетельствует грамота о выделении вотчин, посланная в это время от имени «царя Дмитрия».[177] Воеводами же в Рязани, еще с сентября 1611 г., были князья И.П. Засекин и И.А. Дашков — ставленники Д. Трубецкого и И. Заруцкого. Впоследствии 9 мая 1612 г. рязанская вотчина И. Дашкова указом атаманов была передана иному лицу. Тушинский боярин И.П. Засекин оставался в Рязани до мая 1612 г. Наконец, И. Засекина сменили в Рязани князь И. Хворостинин, кравчий первого самозванца, и М. Бутурлин, сподвижник Лжедмитрия II.[178]

3.2. ПОДЧИНЕНИЕ РЯЗАНСКОГО КРАЯ

Вероятной базой И. Заруцкого, как полагает, основываясь на Карамзинском хронографе, Я.Г. Солодкин, был Воронеж: «И. Заруцкий… пошел на Воронеж и осеновал на Воронеже». То есть осень 1612 г он провел в Воронеже, где «вновь» появился летом 1613 г.[179] Однако послужной список М.А. Вельяминова и другие источники не указывают на это. Вероятно, Воронеж являлся скрытой базой для припасов и ограниченного круга лиц, возможно, М. Мнишек с сыном.
Так или иначе, источники сообщают о последовательности военных действий (см. приложение 3) начиная с Переяславля Рязанского. Сюда М.А. Вельяминов, предупрежденный сыном Прокопия Ляпунова Владимиром, опережая И. Заруцкого на два дня, выслал отряд ратных людей из Шацка: «Пришел в Переславль… и И. Заруцкому сесть в Переславле не дал». Произошло это, вероятно, в начале сентября 1612 г.[180] В 16 верстах от Рязани, Вельяминов «побил» казаков, после чего И. Заруцкий, обойдя город с востока, ушел южнее и остановился в Сапожке. Показанный в послужном списке М.А. Вельяминова маршрут подтверждает и Пискаревский летописец: «С Коломны пошол к Шатскому, и тут его не пустили, и он в город в Сапожок, а ис Сапожка на Михайлов»[181].
Для того, чтобы помешать И. Заруцкому укрепиться, в Шацк из Рязани было направлено 300 стрельцов. Здесь уже находились мордовский отряд с князем К. Кильдеяровым и мещерские дворяне.
Войска М. Вельяминова принудили И. Заруцкого снять осаду Шацка. Однако П.Г. Любомиров полагал, что отряд М. Вельяминова был послан в Рязань из Москвы уже после прихода И. в Михайлов[182]. Впрочем, войско И. Заруцкого могло разделиться. По-видимому, Вельяминов, не смог или не захотел в это же время захватить занятый казаками Сапожок.
Потерпев неудачу под Рязанью, И. Заруцкий попытался поднять против подмосковных «бояр и воевод» Мещерскую и Арзамасскую области. Здесь были изначально сильны настроения против московского правительства: Арзамас, Темников и Шацк были в числе городов, вставших на сторону И. Болотникова, Лжедмитрия II, а затем и Лжедмитрия III.
Отдельные арзамасские дворяне (М.Ф. Полоченинов, И.Ф. Левашов, Я. Глядков) состояли в 1612-1614 гг. в рядах И. Заруцкого. Всего в Арзамасе в начале XVII в. было не менее 400 детей боярских, 79 служилых татар и 300 стрельцов. В начале 1612 г. арзамасские стрельцы (в том числе и бывшие посадские) «заворовали, и ворихе Маринке и ее, Маринкину, сыну хотели крест целовать»[183].
После неудачной осады Шацка И. Заруцкий 25 сентября 1612 г. послал грамоты в Темников, где реальной властью обладали местный князь Брюшей Еникеев и Осип Трубников. Оба были известны как сторонники Лжедмитрия II, воевавшие против В. Шуйского. Однако врученные грамоты не привели к поддержке И. Заруцкого. На этот раз бывшие воеводы не были склонны присягнуть «воренку».[184] В.И. Корецкий в свое время отметил активное участие татарского, мордовского населения в местном управлении Поволжья. В Тушинском лагере арзамасский губной староста И. Сонин был избран «по дворянскому, и князей, и мурз, и татар, и мордвы выбору».[185] 26 сентября в присутствии темниковских воевод и была прочитана грамота И. Заруцкого, не имевшая, впрочем, успеха. После этого гонцов И. Заруцкого взяли под стражу, и отправили под Москву. А.Л. Станиславский считал подобную позицию связанной с щедростью руководства Д. Пожарского к арзамасцам, «щедро раздававшего им поместья и бортные угодья». Получив в 1611-1612 гг. значительные пожалования и привилегии, служилая верхушка Поволжья была теперь заинтересована в стабильном центральном правительстве и потому не могла поддержать борьбу против него казаков Заруцкого.[186]
Руководство Второго ополчения пыталось перетянуть на свою сторону и служилых людей. Стрельцам к 1612 г. жалование было увеличено на полтину, а казакам — на рубль. В 1613 г. бояре пожаловали арзамасских пушкарей и затинщиков — положили им жалованье по 3 руб. в год человеку и указали наделить их земельными участками.[187]
Осенью 1612 г., после неудачи под Рязанью и в Поволжье, положение И. Заруцкого стало критическим. Но именно в это время в ряде рязанских и приграничных с Рязанской землей городов произошли перевороты в пользу И. Заруцкого: «Михайлов город, и Пронск, и Ряской, и Донков, и Епифань своровали, призвали Заруцкого на Михайлов»[188]. Таким образом, надежды И. Заруцкого на поддержку рязанских служилых людей в конечном счете оправдались.
Первое упоминание о приходе И. Заруцкого в Михайлов относится к 11 декабря 1612 г.[189] В послужном списке М.А. Вельяминова к перечню «воровских» городов добавляется Данков и отсутствуют городки Песочня, Печерники и Венев. Теперь можно составить представление о территории, подчинявшейся И. Заруцкому в конце 1612 — начале 1613 г. Помимо вышеуказанных небольших городков, только Рязань, Зарайск и острог в Серебряных Прудах оставались под контролем земского правительства. Впрочем, распространить свою власть за пределы Рязанской земли И. Заруцкому не удалось. Северские земли были к этому времени оккупированы польскими войсками.
В начале XVII в. в большинстве рязанских городов посадские люди в массовом порядке переходили на службу «по прибору». Дело было, конечно, в том, что ремесленники и крестьяне к этому времени лишились привычного источника доходов, но вынуждены были по прежнему платить повинности. Став же служилыми людьми, они приобретали жалование и земельные наделы. Например, в Пронске к 1612 г. ямских охотников осталась только дюжина, то есть половина от нужного числа. В связи с этим грамота от 15 ноября 1612 г. руководителей Первого ополчения обязывала местного воеводу Родиона Федорова привлекать к службе желающих (в том числе и посадских, сошенных), давать им жалование и наделять скотом и имениями: «…и их бы пронского яму ямских охотников велети устроить с пронского уезда по прежнему двадцать человек, и велети бы им приписати для помоги пронского уезда из былыя вотчины и поместья и дворцовыя села, которыя розданы в поместья и в вотчины боярам и дворянам и детям боярским…»[190]. Помимо посадских людей в служилое сословие южных городов уходили и некоторые крестьяне. Поддержка И. Заруцкого приборными людьми, вероятно, во многом объясняется их опасениями насильственного возвращения в тягло.
За счет стрельцов, казаков и пушкарей рязанских городов силы И. Заруцкого увеличились приблизительно на 2-3 тысячи человек. Впрочем, присоединялись и дворяне. Из них И. Заруцкий черпал кадры для городской администрации (вероятно, пришедших с ним из-под Москвы): в Сапожке он поставил воеводой мелкого рязанского дворянина Изота Толстого, в Михайлове — тульского дворянина В. Извольского и ярославца М. Болкошина, в Пронске — М. Полоченинова.[191]
Население занятых И. Заруцким областей имело тесные связи с «вольным» донским казачеством, а иногда местные служилые и посадские люди принимали непосредственное участие в казацких походах. Грамоты, разосланные в начале 1623 г. в Воронеж, Лебедянь, Ливны, Ряжск и Шацк указывали, что дети боярские, казаки, стрельцы и посадские люди этих городов ездят на Дон с товарами, а затем, распродав их, «ходят» с донскими казаками на море, нападая на турецкие корабли.[192]
Таким образом, в это время И. Заруцкий располагал внушительным войском численностью до 7000 человек, с которым он и начал наступление, осадив в Серебряных Прудах сторонников земского ополчения кн. Г.В. Волконского и Н.Д. Пильемова.
В начале декабря к рязанским воеводам пришла из Казани помощь: казанские дьяки Н. Шульгин и С. Дичков с крупным отрядом казанских дворян, стрельцов и служилых татар. К ним заблаговременно примкнуло 4600 свияжских татар, которые еще больше изменили соотношение сил. И. Заруцкий вынужден был снять осаду с острога в Серебряных Прудах. Надо отметить, что рязанские воеводы сражались с И. Заруцким за свои собственные владения: с воцарением Лжедмитрия вместе с владениями Годуновых на Рязанщине были конфискованы и поместья Вельяминовых.[193]
Значительный по численности отряд И. Заруцкого, а посланный вскоре к Переяславлю Рязанскому, видимо попал у села Долгина в засаду. В результате его войско потеряло в сражении 727 человек пленными, всю сопровождавшую отряд артиллерию и обозы. Возможно, именно этот эпизод описывает Новый летописец: «И. Заруцкий же с ворами пришел под Переславлем и приступом взять. Воевода же Михаил Матвеевич Бутурлин вышел против них и разбил их наголову»[194].
К концу 1612 г. стало очевидным, что удерживать всю занятую территорию И. Заруцкому сложно. Отдельные сподвижники И. Заруцкого попадали в плен, другие ушли сами. В декабрьской отписке темниковского воеводы И.М. Бутурлина сообщается, что «с Веневы отомана Чику, поймав, отвели ко князю Григорью Тюфякину на Тулу» [195]. Находившийся при И. Заруцком Изот Толстой также в апреле 1613 г. бежал от него в Каширу.
Избрание 7 февраля 1613 г. Земским собором М.Ф. Романова внесло раскол в ряды сторонников И. Заруцкого. В то же время, как отметил А.Л. Станиславский, отпадение от И. Заруцкого рязанских городов было отнюдь не всегда свободным волеизъявлением их жителей, но и результатом возросшей силы правительственных войск. Начались смещения ставленников И. Заруцкого. М. Вельяминов, установив контроль над Мещерской стороной, 7 марта 1613 г. по грамоте Д. Трубецкого и Д. Пожарского забрал поместье у сторонника И. Заруцкого некоего И. Филатова. Примерно 20 марта 1613 г., после подхода правительственного отряда Г.В. Волконского, произошел переворот в Пронске. Возглавлявший местную администрацию М.Ф. Полоченинов был арестован. Помощь, посланная ему И. Заруцким, наткнувшись на войска М. Вельяминова, отступила.[196]
Несмотря на эти успехи, М. Вельяминов в письме Д. Пожарскому указывал на недостаточность сил и запаздывание подкреплений из Касимова, Темникова, Коломны и др. городов. Правительство повторно разослало по уездам требования о присылке ратных людей в Рязань и к концу марта известило М. Вельяминова о посылке «на Рязань воевод со многими людьми».[197]
Спасаясь от возможного окружения, И. Заруцкий ушел в Епифань, оставив в Михайлове отряд казаков. Казацкие «вольности», видимо, не пришлись местным жителям по вкусу и вскоре (2 апреля 1613 г.) здесь произошел переворот. Воеводы и «вольные» казаки И. Заруцкого были арестованы, а 4 апреля под контроль правительства перешли Печерники.[198] После удара правительственных войск был захвачен Ряжск. Под контролем казаков пока оставался Дедилов и Епифань.
Посланцы Земского собора, казаки В. Медведь, Т. Иванов и Богдан Твердиков, появившиеся в конце марта 1613 г. в Епифани, были брошены в тюрьму, но затем отправлены с грамотами от И. Заруцкого в Москву. А.Л. Станиславский полагал, что именно об этих грамотах идет речь в наказе А.И. Зюзину и А. Витовтову, посланным в Англию в июне 1613 г.: «И Зарутцкой при нас прислал к царскому величеству… просить, чтоб царское величество на милость положил, вину его отдал, а он царскому величеству вину свою принесет и Марину приведет. И, чаем, подлинно добил челом, а не добил челом, и он поиман, а детца ему негде»[199]. Вероятно, смысл грамот передан тенденциозно, но весной 1613 г. царское правительство было уже вправе рассчитывать на скорое завершение движения, так к этому времени появились значительные разногласия среди сторонников И. Заруцкого. На казачьем круге, который происходил в это время в Епифани, многие, по словам перебежчиков, высказывались за службу Михаилу Романову. Более 200 детей боярских и казаков бежали от И. Заруцкого из Епифани, среди них указанный выше воевода И. Толстой и атаман М. Мартинов. По словам бежавших, И. Заруцкий с Мариною стали задумываться о бегстве за границу: «Зарутцкой де будто хочет итти в Кизылбаши (Персия), а Маринка-де с ним итти не хочет, а зовет его с собою в Литву». И. Заруцкий к этому моменту располагал тридцатью сотнями человек: в Епифани 2000 русских и 400 украинских казаков, 500 русских казаков в Дедилове.[200]
3 апреля 1613 г. М. Вельяминов, покинув Рязань и угрожая И. Заруцкому, появился в Михайлове. Собрав к 10 апреля казаков в Епифани, И. Заруцкий направился к Дедилову, ограбив который, двинулись к Крапивне где и появились 13 апреля. Крапивенский воевода дворянин М. Ивашкин бился до последнего. Лишь после того, как острог был подожжен «со все стороны», а сам воевода был ранен и взят в плен, город пал. Такое яростное сопротивление не было следствием силы оборонявшихся: «А на Крапивне… острог худ… а жилецких людей на Крапивне: казаков 70 человек, стрельцов, московских сидельцев, 100 человек, а пищалей у них нет забрали казаки и черкасы, как Ивашка Заруцкий Крапивиу сжег».[201]. Скорее, слухи о жестоких, воровских методах «правления» И. Заруцкого пугали население больше возможного разорения и смерти.
Территория к востоку от Крапивны, включая Данков и Епифань, перешла к этому времени под контроль правительственных войск. К северу находилась недоступная, с мощнейшими укреплениями и усиленным гарнизоном, Тула. Западнее Крапивны вели боевые действия поляки и многочисленное войско кн. А. Хованского. Юго-запад был занят воеводами Д. Долгоруким и П. Воейковым, осаждавшим с апреля 1613 г. оккупированный поляками Путивль. Кроме этого, 19 апреля 1613 г. из Москвы в Тулу против И. Заруцкого выступило войско князя Ивана Никитича Одоевского, где к нему должны были присоединиться отряды из других городов.
Опасаясь окружения, 21 апреля казаки И. Заруцкого покинули Крапивну и направились на юг, в Чернь. Проведя там около недели, И. Заруцкий успел разорить поместье Сухотиных, и «показательно» казнить крапивенского воеводу. Затем казаки прошли через Мценский и Новосильский уезды, опустошая и сжигая поместья и в мае 1613 г. попытались захватить Ливны. Воспользовавшись нерасторопностью царских воевод, и перешел в наступление, и в начале июня занял Лебедянь. Имя «царя Дмитрия» было здесь популярно, поэтому немногочисленный гарнизон, состоявший из стрельцов и казаков, возможно, не оказал И. Заруцкому сопротивления.
Со своей стороны М. Вельяминов, получив подкрепления, возобновил преследование И. Заруцкого: И. Чеботаев с отрядом рязанцев атаковал заставы казаков под Лебедянью. В это время к Данкову подошло войско Одоевского, и объединенное войско вышло под Лебедянь.[202]

3.3. ВОРОНЕЖСКОЕ СРАЖЕНИЕ И АСТРАХАНСКОЕ СИДЕНИЕ

Превосходящие силы вынудили И. Заруцкого без боя оставить Лебедянь и направиться к Воронежу. За ним двинулось войско И. Одоевского, значительно пополнившееся к этому времени ратниками Нижнего Новгорода, Рязани, Тулы, Владимира, Суздаля, Мурома, Луха, Гороховца, Ливен, Оскола, Ельца, Серпухова, Алексина, Коломны, Дорогобужа, Вязьмы, Арзамаса, Мещеры, Тулы, темниковскими и кадомскими татарами.
Войско И. Заруцкого также пополнилось: «и воронежские… атаманы усманские и соколовские все своровали, Маринке крест целовали и пошли с ними под Воронеж».[203] Среди служилых людей тех мест было около 350 казаков, 200 стрельцов и 50 пушкарей с обслугою. Эта сила могла оказать И. Заруцкому серьезную помощь. Одной из причин такой поддержки было, возможно, их недовольство решением московского правительства по какому-то спорному земельному вопросу: в архиве Разрядного приказа сохранился «отпуск по челобитью усманских казаков о воронежских землях 1613 года».[204] Кроме этого, в Воронеже И. Заруцкий оказался в непосредственной близости от Донского войска, которое к 1614 г. насчитывало только низовых казаков 1888 душ. К этому можно еще добавить казаков 17 верховых станиц[205]. Напугала правительство и вероятность поддержки И. Заруцкого волжскими казаками. На Дон и на Волгу «летели» царские увещания и дары.
С 29 июня по 3 июля 1613 г. в четырех верстах от Воронежа, под Русским Рогом, произошло решающее сражение между казаками И. Заруцкого и войском И. Одоевского. Выписка из послужного списка дворянина А. Оболдуева сообщает: «Июня в 29-й день и в 30-й день был бой под Воронежем с Ивашком Зарутцким и с казаки, и на том бою Офонасей Оболдуев государю служил, бился явственно. Июля в 2-й день был бой у реки у Дону с Ивашком Зарутцким и с козаки. Июля в 3-й день был бой с Ивашком Зарутцким и с козаки, как Дон-реку перевозилися»[206]. Согласно документам Разрядного приказа: «Тово ж дни туленин Григорей Хрущов прислан от воеводы от князя Ивана Одоевсково с тем, что они сшод вора Ивашка Зарутцково с воры от Воронежа за четыре версты побили и знамена, и языки многие, и наряд, и шатры, и коши все поймали, а Ивашка Зарутцкой с воры побежал через Оскольскую дорогу а иные многие воры еретонули в реке в Дону, а бились они с воры беспрестанно июня с 29-го числа июля по третье число»[207].
Итоги указанного сражения в известных источниках оцениваются по-разному. Московские воеводы оценили их как свою полную победу: «…вора Ивашка Зарутцково с воры… побили и знамена и языки многие и наряд, и шатры, и коши все поймали, а Ивашка Зарутцкой с воры побежал через Оскольскую дорогу, а иные многие воры перетонули в реке в Дону»[208]. В этой связи воеводы И. Н. Одоевский, М. А. Вельяминов, Г. В. Тюфякин, Р. П. Пожарский, И. В. Измайлов и Ф. Т. Соковнин послали в Москву сеунщиков (от татарского «сеунч» — победная весть). Рассказ же Нового летописца оценивает битву по иному: «И бысть под Воронежем бой, и ничево же ему (Заруцкому) не зделаша. Он же многих воронежцов побил и перелезе через Дон и с Маринкою и поиде к Астрахани степью».[209] В.П. Татищев же сообщил о том, что И. Заруцкий, занимая выгодную позицию на возвышенности, превосходил числом и И. Одоевский не смог его «сбить», и «бояре отступили недалеко». Уже после сражения И. Заруцкий захватил и сжег Воронеж, но перед ответным нападением «многие» казаки переметнулись на сторону царских воевод, а во время бегства И. Заруцкого в Астрахань его покинула еще часть казаков.[210]
Оставлению И. Заруцкого, вероятно, способствовало то, что Москва располагала рядом посланий, направленных И. Заруцкому польскими властями. Зимой 1613 г. был задержан запорожец с грамотами к И. Заруцкому от гетмана Я. Ходкевича. Вез к И. Заруцкому польские грамоты и перебежчик ротмистр Синявский. Точный текст этих посланий неизвестен, но в переложении царской грамоты, адресованной донским казакам, указывалось, что король будто бы приказывал И. Заруцкому «делать смуту» в Московском государстве и за это обещал пожаловать ему в вотчину на выбор Великий Новгород, Псков или Смоленск и «учинить его великим у себя боярином и владетелем».[211] Известно, что в Москве вполне серьезно отнеслись к возможности военного союза польских войск и полков И. Заруцкого.
17 июля 1613 г., как только в столице стало известно о Воронежском сражении, на Дон с грамотами отправились дети боярские Ф. Тюнин и Р. Морев и несколько елецких и оскольских служилых казаков. Донцы не включились в войну с И. Заруцким, но и к последнему не пришли на помощь, а позднее даже обратились к волжским казакам с призывом признать Михаила Романова.[212]
Кроме этого, документы о контактах И. Заруцкого с польскими властями вызвали возмущение в лагере И. Заруцкого. Ему вменяли поддержку Сигизмунда, а не «царевича» Ивана. Казаки пытались арестовать и выдать Москве своего атамана, но ему удалось спастись. По данным, указанным А.Л. Станиславским, И. Заруцкого оставили под Воронежем 2250 казаков[213]. В результате И. Заруцкий, с небольшим отрядом, преследуемый Н. Одоевским, пошел к Астрахани, где его с радостью приняли. Согласно Пискаревскому летописцу, » … а он с поля пришел к Астрахани, и тут его пустили честно, по царьскому обычаю, и двор ему поставили, а воеводу астраханского князя Ивана князя Дмитреева сына Хворостинина убил, и почал жити по царьскому чину, а все около его их казаки многия».[214]
И. Заруцкий завязал отношения с татарами, терскими казаками и «здумал послати на Терку, и послал верных своих казаков да с ними астроханских жильцов, торговых людей, уговарити же людей»[215]. Продолжал рассылать грамоты от имени «государя царя и великого князя Дмитрея Ивановича Всея Руси, и от государыни царицы и великой княгини Марины Юрьевны Всея Руси, и от государя царевича и великого князя Ивана Дмитриевича Всея Руси».[216]
В «ответных» грамотах Московское правительство уговаривало казаков отступиться от И. Заруцкого, одновременно пытаясь поднять ногайских татар против нового повелителя Астрахани.
Правительство попробовало также удалить донских казаков, отправив их в Северщину против польских отрядов. В июне 1613 г. из Москвы на Дон выехала делегация донских казаков во главе с тремя атаманами, вскоре туда было отправлено и царское жалованье. Донцы с восторгом приняли подарки, которыми подогревали их преданность. Они звонили в колокола, служили молебны и чуть не казнили одного из своих товарищей, который выступал за поддержку И. Заруцкого, но от похода отказались. В Распросных речах Ивана Опухтина так описывается этот момент: «Что два их казака пьяни промолвились, что атаманы и казаки за посмех вертятся, а от Ивашка им Заруцкого не избити, быть под его рукою…».[217]
Самому И. Заруцкому также обещали прощение, если он покинет Марину. Впрочем, он не собирался соблазняться этими мирными обещаниями, то ли справедливо считая их слабыми гарантиями собственной безопасности (в посланиях к его казакам его, атамана, называли изменником), то ли рассчитывая на скорую и значительную помощь. Кроме того, уход от «царевича» с «царицей» грозил ему потерей легитимности, боярского статуса и части сторонников. К весне 1614 г. в Астрахани собралось несколько тысяч сторонников «воренка». И. Заруцкому удалось договориться о поддержке с ногайским ханом Иштереком. Предполагался даже поход вверх по Волге на Казань.[218]
Астраханцам же тем временем казацкая власть весьма надоела. И. Заруцкий внушал больше страха, чем расположения: разгонял торговцев нежеланием защищать их от своих татар и казаков, да и вообще его присутствие разоряло город. Подобно калужскому вору, он держался только тем, что наводил страх и ежедневно проливал кровь на плахах и в застенках. Этот авантюрист имел дерзость в это время отправить к Аббасу послов с проектом договора. В вознаграждение за немедленную помощь он предлагал шаху столицу своей астраханской империи. Шах обещал прислать 500 воинов, 72000 рублей и хлеб[219]. Однако ситуация вскоре круто изменилась. Терский воевода Петр Головин возбудил подозрения И. Заруцкого, но жители отказались выдать чиновника и, возмущенные, перешли на сторону Михаила.
В апреле 1614 г. по городу распространился слух, что И. Заруцкий, пользуясь прибытием подкрепления из казаков, задумал перебить противившихся ему жителей. Вспыхнул бунт и после жестокой резни И. Заруцкий вынужден был запереться в Кремле. С ним осталось не более 800 казаков. Находясь в открытой войне с жителями своей столицы, часто осаждаемый в крепости, служившей ему убежищем, И. Заруцкий начал расстреливать город из пушек: астраханцы, обезумев, бросились вон из города, и отдались под защиту Хохлова.
Предупрежденный, в свою очередь, И. Одоевский подходил усиленным маршем. И. Заруцкий и Марина, услышав о его приближении, 22 мая 1614 г. бежали. А. Хохлов преследовал их, но настиг только несколько казаков и Варвару Казановскую, верную приближенную царицы. Сам И. Заруцкий с Мариной и ее сыном ушли по Яику, собираясь, вероятно, пробраться в Персию. Беглецы нашли временный приют в казачьем городке на берегу этой реки. Однако «казаки, кои с ними, стали бити челом и миритца межю собою, стали крест целовать, чтобы государь их пощадил, а его, Ивашка, и женку Маринку и малого отдали»[220].
Выданные своими бывшими сторонниками, они 16 июля 1614 г. были привезены в Астрахань, а затем отправлены в Москву, где их ждала печальная участь. И. Заруцкий был посажен на кол (по другим известиям, колесован[221]), а пятилетний сын Марины вскоре был всенародно повешен за Серпуховскими воротами, став одной из жертв Смуты (и его невинная кровь, увы, пала на «кроткого» Михаила Романова). Согласно сведениям Пискаревского летописца: «И государь его повеле казнити и с малым и з женкою да с ними Фетьку Андроново, которой на Москве воровал всех больши, а был купецково чину».[222] Впрочем, по другим данным Марина Мнишек волею судьбы либо с чужой помощью сама умерла «с тоски» в тульской тюрьме.[223]

ГЛАВА 4. ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КАЗАЧЕСТВА С ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТЬЮ В ПЕРИОД 1613-1618 ГОДОВ

4.1. ПОЛИТИКА ПОДЧИНЕНИЯ «ВОЛЬНОГО» КАЗАЧЕСТВА

Вскоре после избрания Михаила Романова оказалось, что чаяния и надежды казаков не оправдались, и последующие выступления казачества, направленные на улучшение или сохранение своего положения, происходили вплоть до конца 1618 г. Впрочем, они уже не находили такой массовой поддержки у остального населения, за исключением, может, боевых холопов.
О царе Михаиле отзывались, что хотя он и писался самодержцем, но без боярского совета не мог делать ничего. Русские историки отмечали, что хотя избрание царя было «порядочно всенародное», соборное, тот ничего не мог сделать, но рад был покою, т. е. предоставил все управление боярам.[224]
Тем временем, правительство не прекращало попыток подчинить своим интересам или вернуть часть «вольных» казаков в феодальную зависимость. Об этом можно судить по делу о казацком отряде, служившем в 1612 – 1614 гг. в Иосифо-Волоколамском монастыре. В этот период король Сигизмунд III, перемещаясь к Москве, осадил Волок. В двадцати верстах от Волока находился указанный монастырь, вероятно, также заинтересовавший польские войска. Согласно тексту Нового летописца, от местных волоцких воевод толку было мало, «весь промысел был от атаманов — Нелюба Маркова и Ивана Епанчина»[225]. В усиление этим атаманам из монастырских служек и крестьян и был тогда сформирован отряд казаков.
Оборона Волока и Иосифо-Волоколамского монастыря отвлекла Сигизмунда III от Москвы и вынудила отступить к Вязьме. Однако через год, 17 ноября 1613 г., согласно указу, новоявленных казаков потребовали вернуть в прежнее положение: «Будет осифовские казаки в осифовскую осаду писалися из монастырских служебников и из крестьян, и жалованья будет им с волоцкими казаки вместе не дано, и их на нашу службу с волоцкими казаки вместе высылать не велено, а велено им быть в Осифове монастыре в служебниках и во крестьянах по-прежнему»[226]. При волоковском воеводстве Т. Тарбееве «осифовских казаков» пытались послать под Смоленск, чему вновь воспротивился игумен Арсений, подавший еще одну челобитную, и 16 апреля 1614 г. правительство подтвердило «расказачивание» бывших крестьян.[227]

[adsense1]
Весной 1613 г. был создан особый Казачий приказ, ведавший личным обеспечением «вольных» казаков, их составом, распределением приставств и денежных окладов. До 1614 года сбором продовольствия для казаков занимался специально созданный для этой цели Приказ сбора казачьих кормов[228].
Начиная с 1614 г. годовое жалованье неверстанных атаманов составляло 7 руб., есаулов — 6 и казаков — 5 руб. Помимо этого казакам выплачивалось ежемесячное или ежедневное «кормовое» содержание. В 1614 г. под Новгородом атаманы получали на месяц по 20 алтын (один рубль содержал 33 алтына и 2 деньги, 100 копеек, или 200 денег), рядовые казаки — по половине рубля. В то же время в Белозерске (в 640 верстах к северо-востоку от Новгорода) казакам отпускалось «на харч» только копейка в день на человека.[229] То есть в полтора раза меньше, чем участникам непосредственных боевых действий. Прожить «вольготно» на эти средства было сложновато. Цены в Смутное время выросли в пять-шесть раз. Позднее, к 1620-м годам они немного понизились, но и тогда еще корова стоила 2 рубля, курица 3 копейки, хлеб – 3/4 копейки (полфунта). То есть, у рядового казака дневное жалование целиком уходило на пропитание. Стоимость же основного казацкого атрибута, согласно Уложению, составляла «конь 8 руб., кобыла ногайская 6 руб., жеребенок 3 рубля».[230]
Правительство нового царя развило бурную деятельность по переводу «вольных» казаков на положение служилых людей «по прибору». Особенно это касалось казаков, имевших постоянное место проживания. Например, в освобожденном летом 1613 г. от поляков Путивле был создан целый гарнизон донских казаков. К 1619 г. в Путивле несло службу 160 донских (продолжавших именоваться «вольными») казаков. За службу полагалось месячное (помимо годового) денежное жалованье. Рядовые казаки получали 10 алтын, есаулы — 12, атаманы — 13 алтын. К 1615 г. путивльские казаки были наделены и определенными льготами – могли не платить пошлин с судебных исков до 12 руб. включительно.[231]
Особо заслуженные казачьи предводители получали и земли. Но коснулось это немногих. Согласно данным справки Поместного приказа, опубликованной В. Н. Сторожевым, дворянин Я. Бирдюкин-Зайцев выделял земли в Вологодском уезде тридцати трем, в основном не рядовым, казакам.[232] Другие же ни поместий, ни вотчин не получили. Всего в Вологодском и Белозерском уездах получили поместья, вероятно, немногим более 100 казаков. Среди них было еще несколько известных атаманов. В частности, Гаврила Рязанцев возглавлял станицу в Первом ополчении.[233] В начале списка вологодских поместных казаков значится известный атаман Филат Межаков, получивший самое крупное поместье — 230 четвертей. В 1619 г. его оклад составлял уже 800 четвертей. В 1613 году атаман Ф. Межаков помог завершить русскую смуту, участвуя в возведении на трон Михаила Романова. Атаман положил на стол перед руководителями Земского Собора родословную запись Михаила и накрыл ее своей шашкой. После чего «бысть единодушен ответ» всего Собора.[234]
Потомки выделившегося казацкого атамана в XVIII в. стали богатыми вологодскими помещиками. Они завели в своих обширных поместьях (23000 кв. десятин земли) винокуренные, черепичный и конский заводы, по примеру высшей аристократии устроили в имении крепостной театр, оранжерею и ананасную теплицу.[235] В собственном распоряжении у Межаковых находилось более чем 3000 крепостных. В среднем отдельные казаки получали в Вологодском уезде к 1614 г. по 70 четвертей земли.
Некоторые казаки были богаче и обеспеченнее оружием, чем атаманы и есаулы. Многие претендовали на земельные участки размером в 450 – 300 четвертей, что ставило их даже выше детей боярских. Реальное же земельное владение казаков, как отметил Д. А. Ляпин, было небольшим, в среднем 50-60 четвертей.[236]
В центральных уездах поместья получили лишь немногие казаки. В Песьем стане Ростовского уезда, в бывшей вотчине боярина И.В. Пенкова, селе Новоселки, с середины XVI в. находившейся в дворцовых землях, А. Матский 23 июля 1613 г. отделил поместья пяти казакам. 14 августа 1613 г. по челобитью местных дворян часть земель у казаков отписали, но, тем не менее, они сохранили довольно крупные поместья: А.С. Свистягин (в феврале 1613 г. иноземец, казак, получил 8 руб. «вновь» из Галицкой четверти) — 146 четвертей, Г.И. Жекакин — 139, есаул С.И. Тавлеев — 126 и есаул М.И. Кушников — 87 четвертей. Возможно, все они, как и А.Свистягин, были иноземцами.[237]
Суздальское поместье в 115 четвертей было пожаловано другому участнику битвы с гетманом Я. Ходкевичем — атаману Афанасию Коломне.
Наконец, сохранилось несколько упоминаний о пожаловании верстанным казакам в 1613 г. поместий на Юге. В Ряжском уезде, где еще в XVI в. образовалась крупная корпорация поместных казаков, получил поместье в 73 четверти атаман Первого ополчения Василий Герасимов. В Тульском уезде поместье убитого татарами сына боярского С. Бронникова (50 четвертей) было передано казаку Проне Ивакину. В Орловском уезде получил земли казак станицы А. Коломны Воин Мартинов. В Брянском уезде выделили поместье в 90 четвертей служившему «службу казачью» бывшему сыну боярскому Ивану Григорьеву.[238]
В 1615/16 г. поместные атаманы размещались и в «польских» уездах. В Лебедяни – 20 человек, в Воронеже – 154 человека.[239]
В целом, поместья верстанных казаков в 1613-1617 гг. отличались от мелких и средних поместных дворянских владений незначительно: они в это время жаловались казакам на тех же правах, были схожего размера (от 50 до 230 четвертей), обеспечивались крестьянами и находились примерно в тех же районах, где происходили массовые раздачи земли дворянам. Очень высокие поместные оклады некоторых казаков, полученные ими в подмосковных ополчениях, иногда пересматривались правительством Михаила Романова.
Но если испомещение казаков в 1613-1614 гг. было хотя и редким по отношению ко всей массе казачества, но все же частым явлением, то о выделении вотчин большинство «вольных» казаков — участников народных ополчений — могли только мечтать. За скудное содержание они продолжали сражаться с врагами царя Михаила. И хотя бывших холопов и крепостных крестьян не расказачили, их окончательная судьба решена не была.
Политика М. Романова постепенно давала свои плоды. Многие атаманы, есаулы, да и рядовые казаки сразу после получения поместий или спустя какое-то время переставали служить во главе или в составе казачьих станиц. В одних случаях атаманы сами просили об изменении характера службы, в других – казачьи станицы выбирали себе новых предводителей. Некоторым казакам удалось даже войти в городовые дворянские корпорации. 20 января 1613 г. было указано служить по Владимиру (без поместья) «с детьми боярскими» атаману Первого ополчения Василию Хромому. В 1617 г. служил «с городом» и атаман Филипп Максимов.[240]
Были у казаков и другие пути для изменения своего сословного статуса. Например, известный атаман Максим Чекушников, находившийся, по его словам, в Москве в осаде при Василии Шуйском, а затем принимавший участие в походе Ф. И. Шереметева под Астрахань и в земских ополчениях, поступил в 1614 г. в служки Ярославского Спасского монастыря.
Поместные казаки постепенно приобретали одинаковый статус (служилых землевладельцев.) и с детьми боярскими. Впрочем, отличия оставались. Они прослеживались, как и прежде, в социально-политическом срезе. Это видно потому, что в казачьих именах не употреблялись отчества. Почти всегда сын боярский, однодворец пишется с отчеством, а казак, даже самый богатый — нет. Отчество указывает на статус, положение в обществе, происхождение. Как отметил Д.А. Ляпин, дети боярские несли службу «по отечеству», казак же «напротив, как бы отрекался от своего происхождения, он вольный человек и служит государю за деньги и землю. Но может податься в степь, на Дон, и царское жалование его не удержит».[241]
После Смуты, в тяжелых условиях восстановления русской государственности, новый царь Михаил Романов стремился максимально использовать казачью вольницу для борьбы с ногайскими ордами и Крымом, взамен обещая выплату жалования и поставку оружия «свыше прежнего».[242] Однако политика Москвы по отношению к казачеству и в последующее десятилетие отличалась непоследовательностью и противоречивостью, что привело к обострению ситуации на Дону.
4.2. КАЗАКИ – ПРОДОЛЖЕНИЕ БУНТАРСТВА

Конечно же, поместья и высокие оклады достались казакам, участвовавшим в ополчениях и представлявшим состоявшиеся казачьи организации. Однако «облагоденствовать» значительную массу оставшихся вне «разборов» казаков, видимо, не представлялось возможным, вследствие чего с их стороны продолжались добыча трофеев в царских походах, либо грабежи и разбои. Продолжали пополняться казачьи ряды и вследствие неустроенности жизни.
К примеру, Соловецкий монастырь имел в то время 5430 крестьянских, бобыльских и половнических душ мужского пола. Денежный оброк, подымные и другие подати с этих лиц, составляли в общей сложности около 500 руб. в год. Кроме налогов крестьяне привлекались «для исправления разных работ» за еду[243].
Страшной реальностью была конфискация земли. 40-летний Дмитрий Гаврилов говорил дьяку, что он «обеднял и нищенствовал с женой», после того, как его участок земли был конфискован в пользу правителя. До этого его юношей увели казаки и насильно рекрутировали в поход на Нарву. Его служба в казацком войске привела к потере бывшей крестьянской собственности[244].
Многие охотно примыкали к воровству А. Лисовского. Например, согласно Расспросным речам сына боярского В.Н. Лодыженского, когда «привели к А. Лисовскому казаков трех человек, а взяли их в Мошковичех в загоне, ехали от Лихвина в Колугу. И как тех казаков привели, и Лисовской почал им говорил, то, де, было им, казаком, быть у нево, у Лисовского, и казаки, де, назвали Лисовского батьком, и говорили, смутили, де, нас, посулили по 10 рублев, и мы, де, за тем измешкали, а будем, де, все у тебя. И Лисовской, де, велел добыть вина, и почал их потчивать»[245].
В части внутренней организации и взаимоотношений с правительством, наделение поместьями незначительной части казаков не повлияло на остальное «вольное» казачество. Борьба за свои права, выдачу достаточного содержания и против притеснения воевод выливалась в коллективные челобитные, уход со службы и самовольное «кормление». Не дождавшись приличного содержания, казаки обеспечивали себя, как привыкли за время Смуты.
Вскоре после воцарения Михаила Романова обширная территория к северу от Москвы стала местом серьезного казачьего бунта. Летом 1613 года после нескольких месяцев разгульной и разбойной жизни, казаки – черкасы, возглавляемые полковниками Барышпольцем и Сидоркой (Сидором), очутились под Тихвином и перешли на службу к новому хозяину — к шведскому полководцу Якову Делагарди. Шведы планировали пробиться в неопустошенный край, взять Сумский городок и Соловецкий монастырь.[246]
Осенью 1613 года Барышполец и Сидорка с отрядом в 2000 человек двинулись из-под Тихвина через Заонежский район Карелии на Двину и к Студеному морю. Вполне очевидно, что Барышполец и Сидорка были направлены по указанному маршруту, указанному шведами. Один пленный показал: «А велел де литовским людям и черкасам идти на Двину и к Архангельскому городу Яков Понтусов и давал де Яков в Новгороде литовским людям и черкасам сукна, и камни, и деньги»[247]. Таким образом, имела место связь литовско-казацких отрядов со шведскими интервентами.
21 ноября Барышполец и Сидорка атаковали Андомский острожек на юго-восточном берегу Онежского озера, но были разбиты воеводой Богданом Чулковым, которому помогли «вольные казаки» атамана Томилы Антипова и «охочие люди» из окрестных сел. К отписке Б. Чулкова царю приложена именная роспись 118 «вольных казаков», которые участвовали в сражении[248].
Потеряв под крепостью свыше 200 человек убитыми и ранеными, 23 ноября черкасы повернули на северо-восток и 6 декабря 1613 года подошли к Холмогорам. Казаки рассчитывали на легкую победу и обильную добычу. К их подходу в Холмогорах наспех «довершили» острог и отбили атаки «воров»[249]. При осаде Холмогор и на приступах налетчики потеряли только убитыми 30 человек. В числе выбывших из строя был полковник Сидорка. Его ранили «на бою по ноге в колено»[250].
После поражения под Холмогорами «воры» разделились на два отряда: первый (200-300 человек) с сотником Фетко повернул назад, на Вагу, а другой, больший, Барышполец повел 11 декабря вниз по реке к устью Северной Двины. В окрестностях Архангельска «воры» оставили еще с полсотни убитыми и вышли к Белому морю. Здесь они разорили Никольско-Карельский монастырь, разграбили Неноксу, Луду, Уну, Сумскую волость и другие места, людей посекли и пожгли. Лишь под Сумским острогом «воровские» отряды были разбиты. Рейд Барышпольца и Сидорки принес Северу неисчислимые беды. Пробираясь глухими, непроходимыми местами, литовско-казацкие отряды всегда появлялись там, где их меньше всего ожидали, и производили страшное опустошение[251].
Остались свидетельства действий крупной шайки, имевшей удалого вожака. Согласно сведениям Пискаревского летописца, «был же у них старейшина именем Баловень, с ним же были многие казаки и боярские люди, и воевал и предавал запустению Московское государство»[252].
Действительно, территория, им контролируемая, была весьма обширна: «Была же война великая на Романове, на Угличе, в Пошехонье и в Бежецком верху, в Кашине, на Белоозере, и в Новгородском уезде, и в Каргополе, и на Вологде, и на Baгe, и в иных городах»[253]. Об этих опустошениях в Пискаревском летописце говорится, что и в древние времена таких мук не бывало: «людей ломали на деревьях, и в рот [пороховое] зелье сыпали и зажигали, и на огне жгли без милости, женскому полу груди прорезывали и веревки продергивали и вешали, и в тайные уды зелье сыпали и зажигали; и многими различными иными муками мучили, и многие города разорили и многие места опустошили».[254] Такими звериными способами здесь промышляли также казаки из отрядов Лжедмитрия I, Лжедмитрия II и И. Заруцкого.
Следует заметить, что этому причиной была определенная ситуация. Если на Юге было много служилых людей, мелких дворян и сравнительно мало ремесленников и торговцев, то на Севере служилых казаков не было вообще, а стрельцов по отношению к основной массе населения насчитывалось и того меньше. В XVII веке Кострома, Вологда, Ярославль, Углич являлись крупными центрами ремесла и торговли. Кроме этого, в начале XVII в. Север был не в такой степени разорен, как Юг России, и уже поэтому представлял для казаков особый интерес – было чем поживиться. Этими богатыми и незащищенными местами, естественно, интересовались лихие казачьи ватаги.
1 сентября 1614 года на соборе духовенство, бояре и «всяких чинов люди» приговорили «послать к ворам уговаривать их, чтоб от воровства отстали». С этой целью был послан суздальский архиерей и боярин князь Б. Лыков. В случае неудачи переговоров Б. Лыкову поручили собрать войско и «промышлять над ними»[255]. Скоро Б. Лыков дал знать в Москву, что «казаки от воровства не отстают, унять их никак нельзя, стали воровать пуще прежнего, собрались большими толпами и идут прямо на Москву»[256]. Действительно, казаки, придя к Москве, встали под Симоновым монастырем, начали «и на Москве воровать». Даже, не смотря на пленение отдельных атаманов, казаки и тут не опомнились — начали биться».[257] Видя, что увещевания бесполезны, бояре решили применить силу.
Князь Борис Михайлович Лыков, обратив казаков в бегство, начал преследование и нагнал их в Кременском уезде на реке Луже. Разбив очередной раз бунтарей, Б. Лыков, «дав им крестное целование, привел к Москве, ничего им не сделав. Старейшин же их, того Баловня с товарищами, повесили, а иных по тюрьмам разослали». На этом массовые бунты, согласно летописи, прекратились: «С тех пор в тех городах не было войны от казаков»[258].
Впрочем, в отдельных местах бунты вспыхивали и позднее: 8 мая 1615 г., казачий отряд в 4 сотни, пришедший из-под Брянска, занял Воротынский уезд. Начались пытки, убийства и разорения. Не избегли сей участи ни церковные, ни светские владения: казаки снимали дорогие оклады с икон в церквях, разоряли поместья и вотчины воротынских землевладельцев.[259]
Следует отметить отсутствие в исторических документах упоминаний участия в бунтах поместных казаков, что, учитывая цели «грабителей», легко объяснимо: их удерживала потеря поместий и жалований.

4.3. РУССКОЕ КАЗАЧЕСТВО НА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ

Разгром войска М. И. Баловнева и «разборы» 1615 г. привели к резкому уменьшению численности «вольного» казачества, хотя и после июля 1615 г. казаки продолжали составлять заметную часть русской армии. Все еще многочисленные казачьи станицы находились в Тихвине, Пскове, Вязьме, Дорогобуже, Путивле и, конечно, под Смоленском. Осада города, начавшаяся в 1613 г., затянулась. В 1613-1614 гг. для борьбы с интервентами там неоднократно проводились наборы казаков.
Под Смоленск для «городоваго стоянья» направили с воеводой Исаком Погожим: «из атаманов 34 чел. …атаманов и козаков 2673 чел.»… «Да с Москвы со Князем Микитою Борятинским послано: 3 человека, да 294 человека козаков, козаков же, которые были в Литовской земле, в походи со Князем Михайлом Конаевым, 83 человека». «Да со Князем Микитою же велено быть …и козакам: из Рязкого 200 чел. с Михайлова 300 чел. с Сапожка 100 чел. с Венева 50, из Донкова 120 чел. з Дедилова 50, с Лебедяни 50, с Епифани 40, ис Пронска 50 чел. з Гремячево 30 чел. всего 990 человек» [260].
Таким образом, первоначально под Смоленск было направлено более 7000 казаков, в том числе 2250 бывших казаков И.М. Заруцкого, оставивших его под Воронежем. Однако к началу 1615 г. численность казаков под Смоленском снизилась до 2500 человек: казаки гибли в боях, умирали от голода и болезней, некоторые бежали на Дон от «неудобной службы»[261].
Недовольство условиями службы выражали не только казаки, служившие под Смоленском, но и казаки, «стоявшие» в других районах страны. Осенью 1615 г. возник конфликт в главной рати на реке Свири между казаками и командовавшим ими головой Андреем Арцыбашевым. На А. Арцыбашева в Тихвин была даже отправлена казачья челобитная.
Недовольство казаков не мешало их активной боевой деятельности против шведов. Особенно успешными были рейды по захваченной территории под Псковом. Согласно отписке псковских воевод царю от 25 августа 1615 г., «в нынешнем, государь, во 123-м году (1615) августа в 15 день писали к тебе, к государю, … что свейской король со многими с немецкими и с литовскими людьми стоят под Псковом на Снетой горе. …И августа, государь, в 18 день посылали мы, холопи твои, за Ильинские ворота голову Ивана Баскова з дворяны и з детьми боярскими, и с атаманы, и с казаки для языков. И тово ж, государь, дни привели к нам, холопем твоим, казаки Смагины станицы Веревкина Сенька Григорьев с товарищи немец пеших четырех человек».[262]
Там же указываются и новгородские рейды: «А как де, государь, свейский король с немецкими людьми шол от Варламских ворот на Новгородцкую и на Луцкую дорогу, и которые, государь, немецкие люди шли за королем, и мы, холопи твои, на тех немецких людей посылали голову стрелецково Богдана Сиротина, а с ним конных казаков разных станиц. И Богдан Сиротин с казаки привел к нам, холопем твоим, солдацково сотника Шкотцкие земли Альбрехта Фольтина да капитанова человека Джанко Бряса, да дву пахолков немецких».[263]
Такие рейды, вероятно, позволяли вести, привычный для казака образ жизни – питаться за счет добычи в контролируемых областях. Это наносило определенный вред и населению, и торговле: «А во Пскове, государь, твоих государевых ратных людей мало, а хлебная, государь, дороговь во Пскове и до осаду была великая, и от тое хлебные дорогови ратные люди разбрелись врознь, потому что атаманы казаки Степанко Смага с таварыщи и их станиц казаки ходили своим самоволством за рубеж в замиреные места и учинили задор с литовскими людьми, и по тому, государь, задору литовские люди хлеба из за рубежа пропущати не учали»[264].
Использовали казачьи отряды и для борьбы с врагами внутри государства, в частности, с отрядами Лисовского. Согласно отписке от 8 сентября 1615 г. калужских воевод кн. Д. И. Долгорукова и Т. И. Агеева в Разрядный приказ о действиях войск А. Лисовского и войск кн. Д. М. Пожарского: «и тем, государь, головам и дворяном и детем боярским, и отаманом и козаком князь Дмитрей Михайлович ис Колуги велел итти к Перемышлю на Лисовсково и на литовских людей, а в Колуге, государь, велел быть атаманом Овдею Федорову да Миките Тяпкину, а у них, государь, в стоницах казаков двести человек.».[265] «А после того августа 31 (1615 г.) приходил Лисовской и польские и литовские люди к Болхову приступом и приступали…, и дети боярские и стрельцы, и казаки, и всякие служилые и жилетцкие люди, совершая к государю службу свою и раденье, от Лисовского и от польских и литовских людей отсиделись и многих полских и литовских людей побили».[266]
Правительство старалось оградить население от «вольных» казацких движений. Видимо, поборы действительно имели место, поскольку в документах Разрядного приказа указываются конкретные меры противодействия: «Да и того ему беречь накрепко, чтоб дворяне и дети боярские и атаманы и козаки шли с ним государевыми городы смирно, государевых людей в городех, или где дорогою проезжих и на станех жилетцких людей, никого не били и не грабили и даром ни у кого ничего не имали, и тесноты никакие никому не чинили; а хто учнет воровать бить и грабить, или иное какое насильство чинить, и ему от того унимать и наказание чинить до чего доведетца, а взятое отдавать назад тем людем, у ково возмут что; да и самому ему никому насильства никакова не чинити, чтоб русским людем ни от кого никакие тесноты ни в чем не было».[267] Правительство, кроме того, старалось удалить казаков подальше от столицы.
К 1617 г. число крупных казацких станиц в царских войсках значительно уменьшилось. Их численность составляла уже не тысячи, а сотни. Например, из Москвы на службу в Вязьму кн. Михаилом Белосельским было набрано атаманов и казаков: «Атаман Дружина Белой, а с ним ево станицы козаков 45 человек, атаман Михайло Котов, ево станицы козаков 56 человек. Микитиной станицы Буякина козаков 30 человек. Васильевы станицы Буйносова 27 человек. Атаман Василей Митрофанов, ево станицы козаков 53 человек».[268] Итого: Вяземских казаков 368 чел. Московских и Смоленских козаков 100 чел. Дорогобужских козаков 400 чел. В Белой «с атаманы з Димитрием Шапкиным 297 человек козаков» [269].
В тяжелых условиях восстановления русской государственности новый государь Михаил Романов стремился максимально использовать казачью вольницу и для «борьбы с ногайскими ордами и Крымом, взамен обещая выплату жалования и поставку оружия»[270], более, чем раньше. В июне 1617 г. воронежским воеводам князю В.Р. Пронскому и А.В. Лодыгину предписывалось собрать станицу из «добрых» детей боярских и белопоместных атаманов, которым «донской проезд за обычай».[271] Таким образом, правительство и нуждалось в казаках, и стремилось поставить их под свой контроль с тем, чтобы не допустить привлечения зависимого населения в неподконтрольные «вольницы». Поэтому, продолжая наборы казаков, оно вновь и вновь возобновляло попытки «отфильтровать» и расчленить казацкое войско.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Характеризуя роль казаков в событиях Смутного времени можно отметить следующее: процесс формирования «вольного» казачества на основной территории России происходил с конца XVI века. В начале XVII века процесс активно продолжался. Это выражалось в поставлении на престол «законного» и «доброго» «царя Дмитрия» (Лжедмитрия I, II, III), «царевича» Ивана Дмитриевича, а также устранении противников — «верхов» общества, виновных в заговорах против них. Состав Южнорусского казачества был неоднородным и включал представителей многих сословий, национальностей и конфессий (христианства). Военный образ жизни вкупе с постоянным разбавлением казаков «воровским» элементом способствовал формированию на Дону значительных отрядов хищнической направленности. С началом военных действий от действий казачьих станиц страдало все население, включая крестьян, посадских и лиц, носивших духовный сан. Здесь следует отметить, что из этой среды (часто принудительно) казачество и пополнялось в течение Смуты.
Свои действия казаки направляли, прежде всего, против дворянства. Под Москвой и в Первом, и во Втором ополчении борьба между этими новыми сословиями шла за преобладающее влияние в войсках и долю в доходах, поступавших из городов. В провинции опасность нависла над помещиками, которым угрожали казачьи приставства – система содержания войска, по сути, не отличимая от оккупации.
Таким образом, конечной целью казаков выступало, все же, не упразднение крепостничества или поддержка крестьянства. Иначе, можно было бы ожидать, что крестьянское население окажет казакам мощную поддержку, чего в действительности не случилось. Напротив, казачьи верхи, со временем стали активно использовать крепостной труд, что привело к острым конфликтам с казаками, державшимися патриархальных порядков. Следовательно, казачий расчет строился на изменении лишь собственного положения, получении льгот, замещении дворянского сословия. И поскольку казачье войско было вооруженным, обученным и приспособленным к войне, оно было в состоянии на это рассчитывать. Более того, учитывая слабость и ненадежность дворянства, власть сама предпочитала опираться на казаков даже против повстанцев. В плане верности казаки не сильно отличались ни от дворян, ни от бояр, но были на порядок боеспособней.
Тем не менее, практикуемые казаками грабежи населения, отрицательно сказывались на отношении населения к допустившей это власти. Жестокость, склонность к насилию и грабежу казаков вызывала неприязнь…Но если взглянуть на это с точки зрения миропонимания того времени, не жестоко ли было вешать четырехлетнего ребенка – сына Марины Мнишек? И это уже в период окончания Смуты и не по желанию разнузданной толпы, но по велению царя Михаила, прозванного «кротким»! Сам же способ кормления войска через приставства реализовывался и позднее, при Петре I, приводя к таким же результатам. Раз власти выбирали такой способ обеспечения войск, население выбирало свой: массовая людская незащищенность выливалась не столько в противодействие казачеству, сколько в изменение сословного положения, то есть пополнение их рядов.
На ранних этапах Смуты правительству приходилось смиряться с возникавшими последствиями, поскольку казаки обходились дешевле прочих наемников и играли решающую роль в каком-либо военном противостоянии. Само участие казаков имело в то время известное сходство с обычной практикой найма их за вознаграждение лишь на время военных действий. Однако позднее казачество отстаивало и свои собственные сословные инте­ресы. Не довольствуясь ролью простых наемников, оно включилось в борьбу за власть.
В поддержке Михаила Романова воплотилась столь популярная в ту пору в народной среде, включая казаков, идея «доброго царя», который, как они надеялись, будет проводить иную политику, чем враждебный им царь Б. Годунов и ставленник боярства В. Шуйский.
Казацкий атаман И. Заруцкий выступил в период Смуты видным воеводой. Это, впрочем, не мешает порицать его неприглядную роль в «разложении» земских ополчений. Или народных? Если судить по решениям «верхов» Первого ополчения о возвращении крепостных помещикам, то более народный характер приобретает именно казачество…
Доведенные боярской и царской политикой до высшей степени озлобления и морального разложения, казаки уже не могли остановиться перед любыми зверствами, где бы то ни было. Вряд ли этот сброд можно было бы изменить, скорее, направить по выгодному атаману пути, не расходящемуся с интересами народа. Это и делали как Иван Заруцкий, так и прочие атаманы – выходцы и выдвиженцы его окружения.
Следует, впрочем, заметить, что правительственная политика по отношению к «вольному» казачеству отличалась известной противоречивостью. С одной стороны, любое правительство, выражавшее интересы дворянства, стремилось поставить казачество под свой контроль, ликвидировать казацкое самоуправление, запретить или упорядочить казачьи приставства, прекратить «показачивание» населения и даже вернуть часть казаков прежним владельцам. С другой — и Василий Шуйский, и власти ополчений, и романовское правительство были заинтересованы в привлечении «вольного» казачества на свою сторону и в сохранении его как внушительной военной силы. При этом отношение к казацким вольностям во многом определялась текущей военной ситуацией. В зависимости от нее, правительство то устраивало «разборы» казаков, то возвращало в холопство тех, кто вступил в станицы незадолго до «разборов». Предполагается, что это явилось причиной постепенной имущественной дифференциации казаков на богатых, близких по положению к дворянам, и на казачью голытьбу. Следствием же этого явилось мнение, что когда имущественные различия между казаками были еще незначительны, казачество действовало против дворянства совместно с крестьянами и холопами и в их интересах. Позднее же испомещенная верхушка все более склонялась к союзу с дворянством. Известные к настоящему времени источники не дают оснований для подобных заключений. До 1613 г. лишь единицы среди казаков получили поместья, а назначаемые поместные оклады еще не превращали казаков в помещиков. Да и казаки в условиях военного времени относились равнодушно к земельным пожалованьям из-за трудности обработки земель.
Отделение верстанных казаков — помещиков — от «вольных», происходившее вплоть до 1619 г., объясняется не следствием изменения внутренней организации казачества, но попыткой правительства поставить казаков под свой контроль. Казачество же в целом успешно этому сопротивлялось, заменяя «выдвиженцев» на старшин, близких ему по целям. При этом станицы продолжали, несмотря на запреты власти, пополняться представителями зависимого и тяглого населения. Естественно, казачество было неоднородно, как неоднородна была и крестьянская среда. Однако пока подавляющее большинство казаков не имело земельных владений, и сохранялась выборная система казачьих кругов, атаман не мог игнорировать мнение избиравших его казаков, чьи интересы были еще далеки от слияния с дворянством.
Размежевание казачества с другими сословиями, вероятно, стало следствием оформления его войсковой организации. После этого стали ясны их существенные отличия от целей дворянства, приборных людей, чаяний крестьян и посадских. Более того, перед угрозой казацких грабежей крестьяне нередко действовали совместно с правительственными войсками, оказывая казакам вооруженное сопротивление. Архаические казацкие приставства были еще менее привлекательны для крестьян, чем власть помещиков и вотчинников.

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
ИСТОЧНИКИ
1. Акты времени междуцарствия (1610 г., 17 июля — 1613 г.) / Под ред. С.К. Богоявленского, И.С. Рябинина. – М., 1915. – 240 с. // (Дата обращения: май 2010).
2. Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссиею: в 5 т. – Т. 2. (1598 – 1613 гг.). – СПб., 1841. – 438 с. // (Дата обращения: май 2010)
3. Акты Московского государства: в 3 т. – Т. 1. – СПб., 1890. – 802 с. // (Дата обращения: май 2010)
4. Акты феодального землевладения и хозяйства: Акты Московского Симонова монастыря / сост. Л.И. Ивина. – Л., 1983. – 352 с.
5. Будила, И. Дневник событий, относящихся к Смутному времени (1603–1613 гг.), известный под названием Истории ложного Димитрия / И. Будила // РИБ. – Т. 1. – СПб., 1872. – 338 c. // (Дата обращения: май 2010)
6. Грамоты и отписки 1611-1612 гг. курмышскому воеводе Елагину // Летопись занятий Археографической комиссии. Вып. 1. – СПб., 1862. — 97 c. // googlebooks/about.html (Дата обращения: апрель 2010).
7. Дневник Марины Мнишек. – М.: Дмитрий Буланин. – СПб., 1995. — 200 c.
8. Дневник похода Сигизмунда III в Россию (1609-1610) // РИБ. – Т. 1. – СПб., 1872. – 713 c. // (Дата обращения: май 2010).
9. Донские дела. Кн. 1 // РИБ. – Т. 18. – СПб., 1898. — 810 с. // http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: апрель 2010).
10. Зимин А. А. Акты Земского собора 1612-1613 гг. / А. А. Зимин // Записки Отдела рукописей ГБЛ. – Вып. 19. – М.: Книга, 1957. – 193 c.
11. Зимин А.А. Документ Разрядного приказа / А.А. Зимин, Р.Г. Королева.// Исторический архив. – Т. 8. – М., 1953. – 481 c.
12. Исторические сборники XV-XVII вв.: Описание Рукописного отдела Библиотеки Академии наук СССР. – Т. 3. – Вып. 2. – М.; Л., 1965. — 362 c.
13. Казанское сказание. Новый источник по истории восстания Болотникова // Исторический архив. – Т. VI. – М.; Л.: АН СССР, 1951. – 130 c.
14. Книга сеунчей 1613-1619. Документы Разрядного приказа о походе А. Лисовского (осень-зима 1615 г.) // Памятники истории Восточной Европы. – Т. 1. – М.; Варшава: Археографический центр, 1995 //http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1600-1620/Kniga_seunch/text.phtml (Дата обращения: май 2010).
15. Книга о чудесах преподобного Сергия: Творение Симона Азарьина / Сообщил С. Ф. Платонов. СПб., 1888. — 438 с. http://rutracker.org/ (Дата обращения: апрель 2010)
16. Летопись Троице-Сергиевской Лавры //
http://www.stsl.ru/history/xvii/comment4.htm#54 (Дата обращения: Июнь 2009)
17. Лишин А.А. Акты, относящиеся к истории Войска Донского / А.А. Лишин. – Новочеркасск: изд. Областным правлением Войска Донского, 1891. – Т.1. – 378 c. // (Дата обращения: май 2010).
18. Маржерет Я. Записки капитана Маржерета // Россия начала XVII в. – М.: Институт истории РАН, 1982. – 190 с.
19. Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. / И. Масса. – М.: Соцэкгиз, 1937. – 207 с. // http://www.rus-sky.com/history/library/u-tz.htm (Дата обращения: май 2010).
20. Материалы для истории рода Селивановых / собр. А.В. Селиванов // Труды Рязанской архивной комиссии. –Т. 23. – Вып. 1. –Рязань, 1910. – 200 c. // http://rutracker.org/ (Дата обращения: май 2010).
21. Материалы по истории Войска Донского. Грамоты / под ред. М. Прянишникова. – Новочеркасск, 1864. – 576 c. // http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: апрель 2010).
22. Никоновская летопись (С приложением извлечений из монографии Б. М. Клосса «Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII веков»). – М.: ЯРК, 2000. – 600 с.
23. Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. VIII. – СПб., 1910. – 288 c. // (Дата обращения: май 2010).
24. Новые акты Смутного времени: Акты подмосковных ополчений и Земского собора 1611–1613 гг. / собр. и ред. С.Б. Веселовский. – М.: Изд. ОИДР, 1911. – Кн. IV. – 228 с. // (Дата обращения: май 2010).
25. Новый летописец // http://www.sedmitza.ru/text/439354.html (Дата обращения: май 2010).
26. Новый летописец / Пер. С.Ю. Шокарева // Хроники смутного времени. – М.: Фонд Сергея Дубова, 1998. – 409 с. // http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: Апрель 2010).
27. Новый летописец, составленный в царствование Михаила Федоровича по списку князя Оболенского. – М.: Университетская типография, 1853. – 350 c. // http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=717564 (Дата обращения: апрель 2010).
28. Новый летописец // ПСРЛ: в 40 т. – Т. 14. – СПб., 1910. — 158 c. http://rutracker.org/ (Дата обращения: апрель 2010).
29. Отписка Царю Михаилу Феодоровичу боярина князя Федора Мстиславского с товарищами, о сделанных ими распоряжениях к военным действиям против Заруцкого, 13 апреля 1613 г. // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1600-1620/Dvorc_razryady_1/pril/pril27.htm (Дата обращения: май 2010).
30. Памятники дипломатических сношений древней Руси с державами иностранными. – Т. 1. – М., 1913. – 422 c.
// (Дата обращения: май 2010)
31. Переписи московских дворов XVII столетия. – М., 1896. – 156 c. // (Дата обращения: май 2010).
32. Пискарев А.Н. Древние грамоты и акты рязанского края / А.Н. Пискарев. – СПб.: тип. Э. Веймана, 1854. – 196 с. // http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: апрель 2010).
33. Пискаревский летописец // Полное собрание русских летописей. – Т. 34. – М.: Наука, 1978. — 304 c.
// http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=717564(Дата обращения: май 2010).
34. Письма польских послов. Три письма о событиях Смуты / пер. Б.Н. Флоря // Архив русской истории. – № 3. – 1993. – 165 с.
35. Письма Смутного времени // О начале войн и смут в Московии. – М.: Фонд Сергея Дубова, 1997. – 560 c.
36. Повесть о победах Московского государства / Изд. подг. Г. П. Енин. Л., 1982. — 160 с.
37. Полное собрание русских летописей. – Т. 14. – Ч. 1. – М, 1965. – 394 с.
38. Разрядная книга 7125 (1617) года // Временник ОИДР. – Кн. 3. – М., 1849. – 140 с. // (Дата обращения: май 2010).
39. Рукопись библиотеки Главного штаба // РИБ. – Т. 1. – СПб.: Печатня В.И. Головина, 1872. — 716 с.
http://www.hrono.info/libris/lib_k/klyuch43.php (Дата обращения: май 2010)
40. Рукопись Жолкевского // Львовская летопись. Русские летописи: в 12 т. – Т. 4. – Рязань: Слог-Пресс-Спорт, Сюита, 1999. – 714 с.
41. Русский исторический сборник, издаваемый Обществом истории и древностей Российских 1837-1844 гг. – Т. 5. – М., 1997. – 117 с.
42. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Гос. коллегии иностр. дел. – Ч. 2. – М: Типогр. Селивановского, 1819. – 612 с. // www.vostlit.narod.ru/ (Дата обращения: май 2010).
43. Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники. 1980. – М., 1981. – 83 с.
// www.vostlit.narod.ru/Texts/Dokumenty/Russ/XVI/Sol_Letopis/text.htm (Дата обращения: май 2010).
44. Уложение // Полное собрание законов Российской империи. – Т. IV. – СПб.: Типография II Отд. Собственной Е.И.В. Канцелярии, 1830. – 713 c. http://www.runivers.ru/ (Дата обращения: май 2010).
45. Хроники Смутного времени / пер. С. Ю. Шокарева. – М.: Фонд Сергея Дубова, 1998. – 377 с. // http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: Апрель 2010).
46. Хронограф кн. Оболенского, хранящийся в библ. Моск. Арх. Мин. Иностр. дел. – Приложение 16 // www.vostlit.narod.ru/ (Дата обращения: май 2010).
47. Челобитная Вельяминовых — источник по истории России начала XVII века / публ. подгот. А.Л. Станиславский // Советские архивы. – 1983. — № 2 // http://www.krotov.info/lib_sec/03_v/vel/yaminov.htm (Дата обращения: Май 2010).
48. Юшков А. Акты XIII–XVII вв., представленные в Разрядный приказ / А. Юшков. – Ч. 2. – M.: Университетская типография, 1898. – 434 с. // http://www.hrono.info/libris/lib_k/klyuch43.php (Дата обращения: май 2010).

[adsense1]

ЛИТЕРАТУРА
1. Баев М.С. Вторичное открытие села Гребнева: Находки и исследования в Северо-Восточном Подмосковье / М.С. Баев. – Фрязино-Щелково, 2002. – 96 с.
2. Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113–7121 гг.) / С.А. Белокурв. – М., 1907. – 345 с.
3. Броневский В. История Донского войска, описание Кавказской земли и Кавказских Минеральных вод / В. Броневский. – Ч. 1. – СПб.: Типография Экспедиции заготовления государственных бумаг, 1834. – 379 с. // http://gumilevica.kulichki.net/VGV/vgv523.htm#vgv523para05(Дата обращения: май 2010).
4. Валишевский К. Смутное время / К. Валишевский. – М.: Терра, 2003. – 336 с.
5. Вернадский В.Н. Конец Заруцкого / В.Н. Вернадский // Уч. зап. Ленингр. гос.пед. ин-та им. А.И. Герцена. – Т. 19. – СПб., 1939. – 128 с. // http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: апрель 2010).
6. Вернадский Г.В. Московское царство. – Ч. 5. Победа национальной армии и избрание на царство Михаила Романова (1612-1613 гг.) // http://gumilevica.kulichki.net/VGV/vgv523.htm#vgv523para05 (Дата обращения: май 2010).
7. Воронежский край с древнейших времен до конца XVII века/ сост. и автор пояснительного текста В.П. Загоровский. – Воронеж.: Центр духовного возрождения Чернозёмного края, 2006. – 168 с.
8. Глазьев В.Н. Воронежские воеводы и их окружение в XVI–XVII веках / В.Н. Глазьев. – Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2006. – 168 с.
9. Глазьев В.Н. Власть и общество на юге России в XVI- XVII веке: противодействие уголовной преступности / В.Н. Глазьев. – Воронеж: Изд. Воронежского государственного университета, 2001. – 432 с.
10. Долинин Н.П. Подмосковные полки («Казацкие таборы») в национально-освободительном движении 1611—1612 гг. / отв. ред. А.А. Зимин. – Харьков: Изд-во Харьк. ун-та, 1958.
11. Забелин И.Е. Минин и Пожарский. «Прямые» и «кривые» в Смутное время // http://samoderjavie.ru/node/255 (Дата обращения: май 2010).
12. Забелин И.Е. Минин и Пожарский 4е издание с дополнениями / И.Е. Забелин. – М.: Товарищество типография А.И. Мамонтова, 1901. – 306 с. // http://books.google.com/(Дата обращения: июль 2009).
13. Замятин Г.А. Псковское сиденье (Героическая оборона Пскова от шведов в 1615 г.) / Г.А. Замятин // Исторические записки. – Т. 40. – М.: АН СССР, 1952. – 446 с.
14. Замятин Г.А. К истории земского собора 1613 г. / Г.А. Замятин. – Тр. Воронежского гос. ун-та, 1926. – Т. 3. – 171 с. http://books.google.com/(Дата обращения: июль 2009).
15. Зимин А.А. К истории восстания Болотникова / А.А. Зимин. – Т. 24. – М., 1947. – 364 с. // (Дата обращения: май 2010).
16. Карамзин Н.М. История Государства Российского / Н.М. Карамзин. – Т.12. – СПб, 1997. – 832 с.
17. Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 12 www.az.lib.ru/ (Дата обращения: май 2010).
18. Ключевский В.О. Курс русской истории: в 9 т. / В.О. Ключевский.– Т. 3. – М.: Мысль, 1988. – 204 с.
19. Ключевский В.О. Курс лекций по русской истории // http://www.sedmitza.ru/text/396708.html (Дата обращения: май 2010).
20. Корецкий В.И. Документы Первой крестьянской войны в России / В.И. Корецкий, Т.В Соловьева, А.Л. Станиславский // Советские архивы. – 1982. – № 1. – 297 с. // http://books.google.com/(Дата обращения: июнь 2009).
21. Корецкий В.И. К истории восстания И. Болотникова / В.И. Корецкий // Исторический архив. –1956. — № 2 //http://books.google.com/(Дата обращения: июнь 2009)
22. Корецкий В.И. Формирование крепостного права и первая Крестьянская война в России / В.И. Корецкий. – М., 1975. – 388 с. //http://books.google.com/(Дата обращения: июнь 2009).
23. Костомаров Н.И. Ермак Тимофеевич / Н.И. Костомаров // Господство дома св. Владимира. – М., 1993. – 542 с.
24. Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей /Н.И. Костомаров / репр. изд. 1873-1888. – Кн.1. – М.: Книга, 1990. – 737 с.
25. Костомаров Н.И. Смутное время Московского государства / Н.И. Костомаров. – М.: Чарли, 1994. – 800 с.
26. Краснов П.Н. Картины былого Тихого Дона: Краткий очерк войска Донского / П.Н. Краснов. – Т. 1. – М.: Граница, 1992. – 256 с. //http://www.krasnov-ataman.ru/data/text/proizv/katini_bilogo_Dona.doc(Дата обращения: июнь 2009).
27. Кулакова И.П. Восстание 1606 г. в Москве и воцарение Василия Шуйского / И.П. Кулаков // Социально-экономические и политические проблемы истории пародов СССР. – М., 1985. – С. 349.
28. Кусаинова Е.В. Роль казачества в восточной политике России в XVI – XVII веках / Е.В. Кусаинова. – Волгоград: Изд-во ВолГУ, 2003.
// http://www.transbound.narod.ru/orient/kussaиnova.html (Дата обращения: Май 2010).
29. Лихачев. Н. П. Разрядные дьяки XVI века: опыт исторического исследования / Н.П. Лихачев. – СПб.: Тип. В.С. Балашева, 1888. – 559 с. // http://rutracker.org/ (Дата обращения: апрель 2010).
30. Любомиров П.Г. Очерк истории нижегородского ополчения 1611-1613 годов / П.Г. Любомиров. – М.: Гос. социально-экономическое изд-во, 1939. – 340 с. // (Дата обращения: май 2010).
31. Ляпин Д.А. Дворянство Елецкого уезда в конце XVI- XVII в. (историко-генеалогическое исследование) / Д.А. Ляпин. – Елец, 2008. – 374 с.
32. Мартынов В. Донское дворянство и заселение их земель крестьянами / В.Мартынов. – СПб.: Типо-Литография Бусселя, 1891. – 160 с. //ftp://ftp.volniy-don.ru (Дата обращения: апрель 2010).
33. Мининков Н.А. Донское казачество XVI–XVII вв. Этнический состав и социальное происхождение / Н.А. Мининков // Кубанское казачество: три века исторического пути. – Краснодар, 1996. – 271 с.
34. Мининков Н.А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.) / Н.А. Мининков. –Ростов н/Д., 1998. – 512 с.
35. Мининков Н.А. Основы взаимоотношений Русского государства и донского казачества в XVI — начале XVIII в. / Н.А. Мининков // Казачество России: прошлое и настоящее: сборник научных статей. – Вып. 1. – Ростов н/Д: Изд-во ЮНЦ РАН, 2006. – 420 с.
36. Мининков Н.А. Альтернативный взгляд советского историка // Савельев Е.П. Средняя история казачества (Историческое исследование). – Ч. 2. (Репринтное воспроизведение издания 1916 г.) – Ростов н/Д., 1990. – 302 с.
37. Муромов И.А. 100 великих авантюристов / И.А. Муромов. – М., 2007. – 432 с.
38. Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. / С.Ф. Платонов. – СПб.: Типография Скороходова, 1901. – 494 с. //http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Plat (Дата обращения: апрель 2010).
39. Платонов С.Ф. Смутное время. Очерк истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве XVI и XVII веков. –Л., 1953. – 492 с.
40. Платонов С.Ф. Статьи по русской истории (1883-1912 гг.) / С.Ф. Платонов. – СПб., 1912. – 347 c.
// http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Plat/_14.php (Дата обращения: апрель 2010).
41. Пронштейн А.П. К истории возникновения казачьих поселений и образования сословия казаков на Дону/ А.П. Пронштейн // Новое о прошлом нашей страны – М., 1967. – 235 с.
42. Пронштейн А.П. Крестьянские войны в России XVI–XVII вв. и донское казачество / А.П.Пронштейн. – Ростов н/Д., 1983. – 447 с.
43. Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVI-XVII вв. и донское казачество / А.П. Пронштейн, Н.А. Мининков. –Ростов н/Д, 1983. – 498 с.
44. Пудавов В. М. История Войска Донского и старобытность начал казачества / В.М. Пудавов. – Новочеркасск: Типо-Литография К.М. Минаева, 1890. – 340 с. // ftp://ftp.volniy-don.ru (Дата обращения: май 2010).
45. Рыбаков Б. А. Военное искусство. Очерки русской культуры XIII — XV вв. / Б.А. Рыбаков. –Ч. 1. – М., 1969. – 382 с.
46. Сватиков С.Г. Россия и Дон (1549-1917) / С.Г. Сватиков. – Вена.: ООО Типография Лингва, 1924. – 600 с. // http://rutracker.org/ (Дата обращения март 2010).
47. Семин А. А. Политическая борьба в Москве в период подготовки и деятельности Земского собора 1613 г. / А.А. Семин // Государственные учреждения и классовые отношения в отечественной истории: сб. ст. – М.; Л., 1980. – 232 с.
48. Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака / Р.Г. Скрынников. – Новосибирск, 1982. – 317 с.
49. Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия / Р.Г. Скрынников. – М.: АСТ, 2003. – 480 с.
50. Смирнов И.И. Восстание И. Болотникова 1606–1607 гг. / И.И. Смирнов. – М.; Л., 1951. – 552 с.
51. Соловьев С.М. История России с древнейших времен / С.М. Соловьев. – М.: Соцэкгиз, 1959. – Кн. 1. – 226 с.
52. Соловьев С.М.. История России с древнейших времен. – Т. 8 // http://lib.ru/history/solovиev/solv8.txt (Дата обращения: Июнь 2009).
53. Солодкин Я. Г. Некоторые спорные вопросы истории Воронежского края начала XVII в. / Я.Г. Солодкин // Воронежский край на южных рубежах России (XVII-XVIII вв.). – Воронеж, 1981. – 458 с.
54. Список приказов XVI—XVII вв. // Энциклопедия русской истории // (Дата обращения: май 2010).
55. Станиславский А.Л. Указ об ограничении землевладения столичного дворянства 1619 г. / А.Л. Станиславский // Теория и методы источниковедения в вспомогательных исторических дисциплин. – М., 1985. – 77 с.
56. Станиславский А.Л. Повесть о Земском соборе 1613 г. / А.Л. Станиславский, Б.Н. Морозов // Вопросы истории. – 1985. – № 5.
57. Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в.: казачество на переломе истории / А.Л.Станиславский. – М.: Мысль, 1971 // http://www.krotov.info/history/…/stanislav_02.htm (Дата обращения: апрель 2010).
58. Сторожев В. Н. Материалы для истории русского дворянства / В.Н. Сторожев. – Т. 1. – М., 1891. – 248 с. http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: апрель 2010).
59. Сюндберг И. Жизнь в Новгороде во время шведской оккупации 1611–1617 гг. / И. Сюндберг // Новгородский исторический сборник. – СПб., 1997. – 278 с.
60. Татищев В.Н. История Российская / В.Н. Татищев // Собр. соч.: в 7 т. – Т. 6-7. – М.; Л., – 1966. – 320 с.
61. Тихомиров М. Н. Приходо-расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1606/07 г. / М.Н. Тихомиров, Б.Н. Флоря // Археографический ежегодник за 1966 г. – М., 1968. – 383 с.
62. Тюменцев И.О. Смута в России в начале XVII ст: движение Лжедмитрия II / И.О. Тюменцев. — Ч. 2 – Волгоград.: Изд-во. ВолГУ, 1999. — 600 с.
63. Тюменцев И.О. Казачество и самозванцы в 1606–1612 гг. / И.О. Тюменцев // Казачество России: прошлое и настоящее. – Вып. 1. – Ростов н/Д.: Изд-во ЮНЦ РАН, 2006. – 420 с.
64. Тюменцев И.О. Оборона Троице-Сергиева монастыря в 1608-1610 гг. / И.О. Тюменцев. – М.: Цейхгауз, 2008. – 64 с.
65. Тюменцев И.О. Смутное время в России начала XVII столетия: движение Лжедмитрия II / И.О.Тюменцев. – М: Наука, 2008. – 686 с.
66. Усманов М.А. Татарские исторические источники ХVII–ХVIII вв. / М.А. Усманов. – Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1972. – 223 с. http://ifolder.ru/16970899 (дата обращения май 2010).
67. Фруменков Г.Г. Соловецкий монастырь и оборона Беломорья / Г.Г. Фруменков. – Архангельск: С.-З. книжное изд-во, 2003. – 152 с.
68. Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. / Л.В. Черепнин. – М.: Наука, 1978. – 385 с.
69. Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XVIII вв. / К.В. Чистов. – М., 1967. – 341 с.
70. Шепелев И. С. Место и характер движения Заруцкого в период крестьянской войны и польско-шведской интервенции (1605-1614 гг.) / И.С. Шепелев // Из истории классовой борьбы в дореволюционной и Советской России. – Волгоград, 1967. – 78 с.
71. Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба в Русском государстве в 1608-1610 гг. / И.С. Шепелев. – Пятигорск, 1957. – 559 с.
72. Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник / А.П. Шикман. – М., 1997. – 448 с.
73. Широкорад А.Б. Северные войны России / А.Б. Широкорад. – М.: ACT, 2001. – 848 с.
74. Шумаков С. А. Обзор грамот Коллегии экономии / С.А. Шумаков. – Вып. 1. – М., 1899. – 368 с. // googlebooks/about.html (Дата обращения: апрель 2010).
75. Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен, сочинена князь Михайлом Щербатовым: в 7 т. / М.М. Щербатов. – СПб., 1904. – Т. 7. – Ч. 2 // (Дата обращения: май 2010).

ПРИЛОЖЕНИЕ 1. КАРТА СРАЖЕНИЙ И ВОССТАНИЙ ПЕРИОДА «СМУТНОГО ВРЕМЕНИ» К оглавлению

(Источник www.vostlib.ru)

[adsense1]

ПРИЛОЖЕНИЕ 2. КАРТА ОСАДЫ МОСКВЫ ВТОРЫМ ОПОЛЧЕНИЕМ
К оглавлению

(Источник www.vostlib.ru)

ПРИЛОЖЕНИЕ 3. СХЕМА ДВИЖЕНИЯ И. ЗАРУЦКОГО В 1613-1614 ГГ.
НАЗАД

Создано по исследованию А.Л. Станиславского «Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории»). Назад.

[1] Татищев В.Н. История Российская // Собр. соч.: в 7 т. – Т. 6. – М.; Л., 1968. – С. 320.
[2] Щербатов М.М. История Российская от древнейших времен, сочинена князь Михайлом Щербатовым: в 7 т. – Т. 7. – Ч. 2. – СПб., 1904. – С. 161–164.
[3] Карамзин Н.М. История государства Российского: в 6 кн. и 12 т. – Кн.6. – Т. 12. – СПб., 1997. – С. 558.
[4] Там же. – С. 5.
[5] Соловьев С.М. История России с древнейших времен // Соч.: в 18 кн. — М., 1994. Кн. VI. Т. 7 — 8. – М., 1959. – С. 61–62.
[6] Там же.
[7] Костомаров Н.И. Ермак Тимофеевич // Господство дома св. Владимира. – М., 1993. – С. 542.
[8] Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. – Кн.1. – М., 1990. – С. 706-737.
[9] Ключевский В.О. Курс русской истории. – Ч. 3. – М., 1988. – С. 99.
[10] Платонов С.Ф. Смутное время. Очерк истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве XVI и XVII веков. – Пг., 1923. – С. 92.
[11] Пудавов В.М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. – Новочеркасск, 1890.
[12] Забелин И.Е. Минин и Пожарский / изд. 4-е, доп. – М., 1901. – С. 187.
[13] Там же.
[14] Сватиков С.Г. Россия и Дон (1549–1917). – Вена, 1924. – 592 с. http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1798147 (Дата обращения: май 2010).
[15] Любомиров П.Г. Очерк истории нижегородского ополчения 1611–1613 годов. – М., 1939.
[16] Вернадский В.Н. Конец Заруцкого // Уч. зап. Ленингр. гос.пед. ин-та им. А.И. Герцена – Л., 1939. – Т. 19. – С. 88–128.
[17] Чистов К.В. Русские народные социально-утопические легенды XVII–XVIII вв. – М., 1967. – 341 с.
[18] Пронштейн А.П. К истории возникновения казачьих поселений и образования сословия казаков на Дону // Новое о прошлом нашей страны. – М., 1967. – С. 164; Тихомиров М.Н. Классовая борьба в России XVII в. – М., 1969.
[19] Корецкий В.И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. – М., 1975. –С. 256.
[20] Скрынников Р.Г Смута в России в начале XVII в. Иван Болотников. – Л., 1988. – С. 257.
[21] Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории. – М., 1990. – С. 45, 91.
[22] Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба в Русском государстве в 1608–1610 гг. – Пятигорск, 1957. – С. 213.
[23] Тюменцев И.О. Смута в России в начале XVII ст.: движение Лжедмитрия II. – Волгоград, 1999. – С. 4; Тюменцев И.О. Смутное время в России начала XVII столетия: движение Лжедмитрия II. – М, 2008. – 686 с.
[24] Мининков Н.А. Альтернативный взгляд советского историка // Савельев Е.П. Средняя история казачества (историческое исследование). – Ч. 2 / Репринтное воспроизведение издания 1916 г. – Ростов н/Д., 1990. – С. 301–302; Пронштейн А.П., Мининков Н.А. Крестьянские войны в России XVI–XVII вв. и донское казачество. – Ростов н/Д., 1983.
[25] Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в государственной коллегии иностранных дел: в 4 ч. – Ч. 2. – М., 1819. – 612 с.
[26] Акты Московского государства, изданные Императорскою Академиею наук (далее: АМГ). – Т. 1. Разрядный приказ. Московский стол. 1571-1634 / под ред. Н.А. Попова. – СПб., 1890–1901. – 767 с.
[27] Лишин А.А. Акты, относящиеся к истории Войска Донского. – Т.1. – Новочеркасск, 1891.
[28] Книга сеунчей 1613-1619. Документы Разрядного приказа о походе А. Лисовского (осень-зима 1615 г.) // Памятники истории Восточной Европы. – Т. 1. – М.; Варшава, 1995 //http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1600-1620/Kniga_seunch/text.phtml (Дата обращения: май 2010); Разрядная книга 7125 (1617) года // Временник ОИДР. – Кн. 3. – М., 1849. – 140 с. // (Дата обращения: май 2010).
[29] Будила, И. Дневник событий, относящихся к Смутному времени (1603–1613 гг.), известный под названием Истории ложного Димитрия // Русская историческая библиотека (Далее: РИБ). – Т. 1. – СПб., 1872. – 338 c. // (Дата обращения: май 2010); Дневник Марины Мнишек. – СПб., 1995. – С. 68; Дневник похода Сигизмунда III в Россию (1609–1610) //. – Т. 1. – СПб., 1872. – С. 713; Рукопись Жолкевского // Львовская летопись. Русские летописи: в 12 т. – Т. 4. – Рязань, 1999. – 714 с.; Маржерет Я. Записки капитана Маржерета // Россия начала XVII в. – М., 1982. – 190 с.; Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. – М., 1937. – 207 с. // http://www.rus-sky.com/history/library/u-tz.htm (Дата обращения: май 2010).
[30] Летопись Троице-Сергиевской Лавры //http://www.stsl.ru/history/xvii/comment4.htm#54 (Дата обращения: Июнь 2009); Никоновская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. VIII. – СПб., 1910. – 288 c. // (Дата обращения: май 2010); Новый летописец // http://www.sedmitza.ru/text/439354.html (Дата обращения: май 2010); Пискаревский летописец // Полное собрание русских летописей. – Т. 34. – М.: Наука, 1978. — 304 c.// http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=717564(Дата обращения: май 2010).
[31] Рыбаков Б.А. Военное искусство. – М., 1969. – С. 23.
[32] Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в.: казачество на переломе истории. – М., 1990. – С. 7.
[33] Мининков Н.А. Донское казачество XVI- XVII вв.: этнический состав и социальное происхождение //Кубанское казачество: три века исторического пути. – Краснодар, 1996. – С. 170–171; Мининков Н.А. Донское казачество в эпоху позднего средневековья (до 1671 г.). – Ростов н/Д., 1998. – 512 с.
[34] Краснов П.Н. Картины былого Тихого Дона: краткий очерк Войска Донского. – Т. 1. – М., 1992. – С. 8.
[35] Усманов М. А. Татарские исторические источники. – Казань, 1972. – С. 94.
[36] Мартынов В. Донское дворянство и заселение их земель крестьянами. – СПб., 1891. – С.14.
[37] Маржерет Я. Записки капитана Маржерета // Россия начала XVII столетия. – М., 1982. – С. 180.
[38] Скрынников Р.Г. Сибирская экспедиция Ермака. – Новоси­бирск, 1982. – С. 62.
[39] Скрынников Р.Г. Борис Годунов. – М., 2002. – С. 145.
[40] Пудавов В.М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. – Новочеркасск, 1890. – 293 с.
[41] Скрынников Р.Г. Борис Годунов. – М., 2002. – С. 134–135.
[42] Донские дела. Кн. 1 // РИБ. – Т. 18. – Стб. 248, 249; ПСРЛ. – Т. 14. – Ч. 1. – М., 1965. – С. 61.
[43] Юшков А. Акты XIV–XVII вв., представленные в Разрядный приказ. – Ч. 2. – M., 1898. – С. 255.
[44] Соловецкий летописец конца XVI в. // Летописи и хроники. 1980. – М., 1981. – С. 243.
[45] Пудавов В.М. История Войска Донского и старобытность начал казачества. – Т. 1. – Новочеркасск, 1890. – С. 296.
[46] Дневник Марины Мнишек. – СПб., 1995. – С. 68.
[47] См. Приложение 1.
[48] Костомаров Н.И. Смутное время Московского государства. – М., 1994.
[49] Масса И. Краткое известие о Московии в начале XVII в. – М., 1937. – С. 114.
[50] Забелин И. Указ. соч. – С. 108–134.
[51] Дневник Марины Мнишек. – С.147.
[52] Станислаский А.Л. Указ. соч. – С. 23.
[53] Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. – М., 1937. – С. 475.
[54] Корецкий В.И. О формировании И.И. Болотникова как вождя крестьянского восстания // Крестьянские войны в России XVII – XVIII вв. – М. 1974. – С. 123–124.
[55] Зимин А. А., Королева Р. Г. Документ Разрядного приказа // Исторический архив. – Т. 8. – М., 1953. –С. 49.
[56] Корецкий В.И. Указ. соч. – С. 143.
[57] Зимин А. А. К истории восстания И. Болотникова // Исторические записки. – Т. 24. – М., 1947. – С. 364.
[58] Тихомиров М. Н., Флоря Б. Н. Приходо-расходные книги Иосифо-Волоколамского монастыря 1606/07 г. // Археографический ежегодник за 1966 г. М., 1968. С. 341.
[59] См. Приложение 1.
[60] Карамзин Н.М. Указ. соч. – Т. 12. – С. 212.
[61] Костомаров Н.И. Смутное время Московского государства в начале XVII столетия: 1604–1613 гг. – М., 1994. – С. 134.
[62] Броневский В. История Донского войска, описание Кавказской земли и Кавказских Минеральных вод. – Ч. 1. – СПб., 1834. – C. 98.
[63] Письма польских послов. Три письма о событиях Смуты / пер. Б. Н. Флоря // Архив русской истории, № 3. – 1993. – С. 165.
[64] «Казанское сказание»: новый источник по истории восстания И.Болотникова // Исторический архив. – Т. VI. – М.; Л., 1951. С. 115.
[65] Белокуров С. А. Разрядные записи за Смутное время (7113-7121 гг.). – М., 1907. – С. 117.
[66] Пискаревский летописец // ПСРЛ. – Т. 34. – М., 1978. – С. 212.
[67] Карамзин Н.М. Указ. соч. – Т. 12. – С. 134.
[68] Пудавов В.М. Указ. соч. – С. 316.
[69] Карамзин Н.М. Указ. соч. – Т.12. – С. 234.
[70] Там же.
[71] Тюменцев И.О. Смута в России в начале XVII столетия: движение Лжедмитрия II. – Волгоград, 1999. – С.100–200.
[72] Там же.
[73] Акты исторические, собранные Археографической экспедицией. – Т. 2. – СПб., 1841. – № 119.
[74] Сватиков С.Г. Указ. соч. – С. 55.
[75] Там же.
[76] Там же.
[77] Карамзин Н.М. Указ. соч. – С.154.
[78] Рукопись библиотеки Главного штаба // РИБ. – Т. 1. – СПб., 1872. – С. 716.
[79] Будила Иосиф. Дневник событий, относящихся к Смутному времени (1603–1613 гг.), известный под именем Истории ложного Димитрия (Hиstorya Dmиtra falszywego) // РИБ. – Т. 1. – СПб., 1872. – С. 137.
[80] Будила И. Указ. соч. – С. 142.
[81] Краснов П. Указ. соч. – С. 50.
[82] Карамзин Н.М. История государства Российского. – Т. 12 // www.az.lib.ru/ (Дата обращения: май 2010).
[83] Там же.
[84] Летопись Троице-Сергиевской Лавры // http://www.stsl.ru/history/xvii/comment4.htm#54 (Дата обращения: июнь 2009).
[85] Будила И. Указ. соч. – С. 165.
[86] Тюменцев И.О. Оборона Троице-Сергиева монастыря в 1608–1610 гг. – М., 2008. – С. 44.
[87] Там же. – С. 45.
[88] Станиславский А.Л. Указ.соч. – С. 29.
[89] Там же. – С. 30.
[90] Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 30–31.
[91] Письма Смутного времени // О начале войн и смут в Московии. – М., 1997. – С. 447.
[92] ПСРЛ. – Т. 34. Пискаревский летописец. – М., 1978. – С. 212.
[93] Соловьев С.М. История России с древнейших времен. – Т. 8 // (Дата обращения: июнь 2009).
[94] Рукопись Жолкевского // Львовская летопись. Русские летописи. – Т. 4. – Рязань, 1999. – С. 610.
[95] Широкорад А.Б. Северные войны России. – М., 2001. – С. 61.
[96] Смирнов И.И. Восстание И.И. Болотникова 1606–1607 гг. – М.; Л., 1951. – С. 302–309.
[97] Платонов С.Ф. Указ. соч. – С.134.
[98] Тюменцев И.О. Смута в России в начале XVII ст.: движение Лжедмитрия II. – Волгоград, 1999. – С.134.
[99] Там же.
[100] Там же.
[101] Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. – М., 2003. – С. 428.
[102] Дневник похода Сигизмунда III в Россию (1609-1610) // РИБ. – Т.1. – СПб., 1872. – С.713.
[103] Акты исторические, собранные Археографической экспедицией (Далее: АИ). – Т. 2. – СПб., 1841. – № 174. – С. 200–203.
[104] Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. – С. 407.
[105] АИ. – Т. 2. – № 307.
[106] Ключевский В.О. Курс русской истории. – Т. 3. – М., 1988. – С. 43.
[107] Акты подмосковных ополчений и Земского собора 1611—1613 гг. / Под ред. С.Б. Веселовского. – М., 1911. – С. 134.
[108] Грамота польского короля Сигизмунда III боярам. Апрель 1611 г. // Собрание государственных грамот и договоров хранящихся в Государственной Коллегии иностранных дел (Далее: СГГиД). – Ч. 2. – М., 1819. – № 255. – С. 540.
[109] Грамота от бояр, воевод и служилых людей казанскому митрополиту Ефрему. Апрель 1611г. // СГГиД. – Ч. 2. – № 251. – С. 537.
[110] Забелин И. Указ. соч. – С. 68.
[111] Новый летописец по списку князя Оболенского. – М., 1853. – С. 188.
[112] Станиславский А.Л. Гражданская война в России XVII в.: казачество па переломе истории. – М., 1990. – С. 32.
[113] Соловьёв С. М. Указ. соч. // http://hиstory-rus1.narod.ru/solovиev48.html. (Дата обращения: июнь 2009).
[114] Там же.
[115] Окружная грамота Д. Пожарского от 1 июня 1612 г. // СГГиД. – Ч. 2. – № 281. – С. 594.
[116] Гатилов, Э.В. История России IX-XXI вв. в схемах, таблицах, документах [Текст]: учеб. пособие. –Липецк, 2005. – 150 с. // (Дата обращения: май 2010).
[117] Соловьев С.М. Указ. соч. // http://hиstory-rus1.narod.ru/solovиev48.html. (Дата обращения: июнь 2009)
[118] Там же.
[119] Там же.
[120] Там же.
[121] Новый летописец // ПСРЛ. – Т. 14. – С. 113–114.
[122] Соловьев С.М. Указ. соч. // http://hиstory-rus1.narod.ru/solovиev48.html. (Дата обращения: июнь 2009)
[123] Там же.
[124] ПСРЛ. – Т. 14. – С. 112–113.
[125] Соловьев С.М. Указ. соч. // http://hиstory-rus1.narod.ru/solovиev48.html. (Дата обращения: июнь 2009)
[126] Броневский В. М. Указ. соч. – C. 98.
[127] Соловьев С.М. Указ. соч. // http://hиstory-rus1.narod.ru/solovиev48.html. (Дата обращения: июнь 2009)
[128] Там же. – С. 127; Карамзин Н.М. Указ. соч.
[129] Новый летописец по списку Оболенского … С.139.
[130] Карамзин Н.М. Указ. соч.
[131] Забелин И. Указ. соч. – С. 65.
[132] Окружная грамота Д. Пожарского от 1 июня 1612 г. // СГГиД. – Ч. 2. – № 281. – С. 595.
[133] Соловьев С.М. Указ. соч. // http://hиstory-rus1.narod.ru/solovиev48.html. (Дата обращения: июнь 2009).
[134] Новый летописец … С. 361.
[135] Соловьев С.М. Указ. соч. // http://hиstory-rus1.narod.ru/solovиev48.html. (Дата обращения: июнь 2009)
[136] СГГиД. – Ч. 2. – № 281.
[137] Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 212.
[138] Акты подмосковных ополчений и Земского собора (1611 — 1613 гг.) / под ред. С.Б. Веселовского // Смутное время Московского государства, 1604 — 1613 гг. – Вып. 5. – М., 1911. – С. 21–22, 109–111, 163.
[139] Долинин Н. П. Подмосковные полки («Казацкие таборы») в национально-освободительном движении 1611—1612 гг. / отв. ред. А. А. Зимин. – Харьков, 1958. – С. 89; Мининков Н. Указ. соч. – С. 57.
[140] Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 41.
[141] Акты подмосковных ополчений … С. 74-75.
[142] Платонов С.Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве XVI-XVII вв. – СПб., 1901. – С. 343.
[143] Вернадский Г.В. Московское царство. – Ч. 5. Победа национальной армии и избрание на царство Михаила Романова (1612-1613 гг.) // http://gumilevica.kulichki.net/VGV/vgv523.htm#vgv523para05 (Дата обращения: май 2010).
[144] Соловьев С.М. Указ. соч. // http://www.spsl.nsc.ru/history/solov/main/solv08p8.htm (Дата обращения: май 2010).
[145] Осада Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. – М., 1903 // http://www.rus-sky.com/history/library/u-tz.htm (Дата обращения: май 2010); Забелин И. Минин и Пожарский прямые и кривые в Смутное время. – М. 1901. – С. 69.
[146] Броневский В. Указ.соч. –– Ч. 1. – СПб., 1834. – C. 101.
[147] Броневский В. Указ. соч. – C. 98.
[148] Будила И. Указ. соч. – С. 287.
[149] Никоновская летопись… С. 188; Нарушевич А.С. История Ивана-Карла Ходкевича, воеводы виленского, великого гетмана великого княжества Литовского. – Варшава, 1805. С.15–16.
[150] Повесть о победах Московского государства / изд. подг. Г.П. Енин. – Л., 1982. – С. 7; Акты подмосковных ополчений … С. 64–65, 74–75, 109–111.
[151] Ключевский В.О. Указ. соч. Лекц. 43 //http://www.hrono.info/libris/lib_k/klyuch43.php (Дата обращения: 2010)
[152] См. Приложение 1, 2.
[153] Новый летописец … С.153.
[154] Там же; Забелин И.Е. Минин и Пожарский. «Прямые» и «кривые» в Смутное время // http://samoderjavie.ru/node/255 (Дата обращения: май 2010).
[155] Новый летописец … С. 375.
[156] Забелин И.Е. Минин и Пожарский … //http://samoderjavie.ru/node/255 ( 13 мая 2010).
[157] Книга о чудесах преподобного Сергия: Творение Симона Азарьина / сообщил С. Ф. Платонов. СПб., 1888. – С. 37–38.
[158] Из рукописи библиотеки Главного штаба / РИБ. – Т. 1. – СПб., 1872. – С. 330.
[159] Хроники смутного времени. – М., 1998. – С. 377 // http://www.vostlit.info/ (Дата обращения: апрель 2010).
[160] Новый летописец … С. 320.
[161] Станиславский А.Л. Документы … С. 298, 299, 301, 304
[162] Акты феодального землевладения и хозяйства: Акты Московского Симонова монастыря / сост. Л. И. Ивина. – Л., 1983. – С. 284.
[163] Станиславский А. Л., Морозов Б. Н. Повесть о Земском соборе 1613 г. // Вопросы истории. – 1985. – № 5. – С. 94.
[164] Платонов С. Ф. Статьи по русской истории (1883-1912 гг.). – СПб., 1912. – С. 347.
[165] Замятин Г. А. Труды Воронежск. гос. ун-та. пед. фак. – Т. 3. – Воронеж, 1926. – С. 71.
[166] Семин А. А. Политическая борьба в Москве в период подготовки и деятельности Земского собора 1613 г. // Государственные учреждения и классовые отношения в отечественной истории: сб. ст. – М.; Л., – 1980. – С. 232.
[167] ПСРЛ. – Т. 34. Пискаревский летописец. – М., 1978. – С. 217.
[168] Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. – М., 2003. – С. 358.
[169] Баев М. С. Вторичное открытие села Гребнева: Находки и исследования в Северо-Восточном Подмосковье. – Фрязино-Щелково, 2002. – 96 с.
[170] Шикман А.П. Деятели отечественной истории. Биографический справочник. – М., 1997.
[171] ПСРЛ. – Т. 34. – С. 136.
[172] Акты времени междуцарствия (1610 г., 17 июля — 1613 г.) / под ред. С. К. Богоявленского, И. С. Рябинина. – М., 1915. – С. 65.
[173] Акты времени междуцарствия … С. 65.
[174] Зимин А. А. Акты Земского собора 1612-1613 гг. // Записки Отдела рукописей ГБЛ. – Вып. 19. – М., 1957. – С. 188.
[175] Челобитная Вельяминовых. – С. 38 // http://www.krotov.иnfo/lib_sec/03_v/vel/yaminov.htm (Дата обращения: май 2010).
[176] Кулакова И. П. Восстание 1606 г. в Москве и воцарение Василия Шуйского // Социально-экономические и политические проблемы истории пародов СССР. – М., 1985. – С. 49.
[177] Акты XIII — XVII вв., представленные в Разрядный приказ представителями служилых фамилий после отмены местничества / Собрал и издал А. Юшков. – Ч. 1. – М., 1898. – С. 326–332.
[178] Акты подмосковных ополчений … С. 78-79; Акты А. Юшкова. С. 326-332; Любомиров П. Г. Указ. соч. – С. 153
[179] Солодкин Я. Г. Некоторые спорные вопросы истории Воронежского края начала XVII в. // Воронежский край на южных рубежах России (XVI-XVII вв.). – Воронеж, 1981. – С. 13.
[180] Челобитная Вельяминовых. – С. 38 // http://www.krotov.иnfo/lиb_sec/03_v/vel/yamиnov.htm (Дата обращения: май 2010).
[181] ПСРЛ. – Т. 34. – С. 219.
[182] Любомиров П. Г. Указ. соч. – С. 163.
[183] Станиславский А.Л. Указ. соч. –С. 53.
[184] Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба в Русском государстве в 1608-1610 гг. –Пятигорск, 1957. – С. 250.
[185] Корецкий В. И. К истории восстания И.Болотникова // Исторический архив. – 1956. – № 2. – С. 127.
[186] Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 56–57.
[187] Грамоты и отписки 1611-1612 гг. курмышскому воеводе Елагину // Летопись занятий Археографической комиссии. 1861. – Вып. 1. – СПб., 1862. – С. 8.
[188] Челобитная Вельяминовых // http://www.krotov.иnfo/lиb_sec/03_v/vel/yamиnov.htm (Дата обращения: май 2010).
[189] Шепелев И. С. Место и характер движения Заруцкого в период крестьянской войны и польско-шведской интервенции (1605–1614 гг.) // Из истории классовой борьбы в дореволюционной и Советской России. – Волгоград, 1967. – С. 78.
[190] Пискарев А.Н. Древние грамоты и акты рязанского края. – СПб., 1854. – № 21. – С. 46.
[191] Зимин А. А. Акты Земского собора 1612–1613 гг. – С. 186.
[192] Сторожев В. Н. Материалы для истории русского дворянства. – Т. 1. – М., 1891. – С. 248.
[193] Корецкий В. И., Соловьева Т. В., Станиславский А. Л. Документы первой крестьянской войны в России // Советские архивы. – 1982. – № 1. – С. 36.
[194] Новый летописец … С. 379.
[195] Цит. по: Станиславский А.Л. Столбцы Печатного приказа. – С. 134.
[196] Челобитная Вельяминовых. – С. 38; Вернадский В. Н. Конец Заруцкого // Учен. зап. Ленингр. гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. – СПб., 1939. – Т. 19. – С. 90.
[197] РИБ. – Т. 5. – М., 1842. – С. 115.
[198] Челобитная Вельяминовых. – С. 38–39.
[199] Цит. по: Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 67.
[200] Отписка Царю Михаилу Феодоровичу боярина князя Федора Мстиславского с товарищами, о сделанных ими распоряжениях к военным действиям против Заруцкого, 13 апреля 1613 // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1600-1620/Dvorc_razryady_1/pril/pril27.htm (Дата обращения : май 2010)
[201] Русский исторический сборник, издаваемый Обществом истории и древностей Российских 1837-1844 гг. – Т. 5. – С. 117.
[202] См.: Приложение 3.
[203] Челобитная Вельяминовых. – С. 39.
[204] Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVII в. – СПб., 1888. – Прил. С. 62.
[205] Скрынников Р.Г. Россия в начале XVII в. Смута. – М., 1988. – С. 277.
[206] Цит. по: Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 73.
[207] Текст воспроизведен по изданию: Книга сеунчей 1613-1619. Документы Разрядного приказа о походе А. Лисовского (осень-зима 1615 г.) // Памятники истории Восточной Европы. (Monumena Hиstorиca Res Gestas Europae Orиentalиs Иllustrantиa). – Т. 2. – М. – Варшава, 1995. – С. 20 // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1600-1620/Kniga_seunch/text.phtml (Дата обращения :май 2010).
[208] Книга Сеунчей 1613-1619 гг. – С. 20 // http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Russ/XVII/1600-1620/Kniga_seunch/text.phtml (Дата обращения :май 2010).
[209] Новый летописец // http://www.sedmitza.ru/text/439354.html(Дата обращения: 2010)
[210] ПСРЛ. – Т. 14. – С. 130; Татищев В. Н. История Российская. – Т. 7. – Л., 1968. – С. 154.
[211] Памятники дипломатических сношений древней Руси с державами иностранными. – Т. 1. –М., 1913. –С. 419, 421-422; Соборная грамота от освященного собора в Астрахань с увещеванием оставить Заруцкого и Марину // РИБ. – Т. 18. – СПб., 1898. – С. 179-180.
[212] Пронштейн А.П., Мининков Н.А.Указ. соч. – С. 67.
[213] Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 76.
[214] Пискаревский летописец // ПСРЛ. – Т. 34. – С. 219.
[215] Там же.
[216] Муромов И.А. 100 великих авантюристов. – М., 2007. – С.12.
[217] Лишин А.А. Акты, относящиеся к истории Войска Донского. – Т.1. – Новочеркасск, 1891. –№ 6. – С.7-8.
[218] Скрынников Р.Г. Три Лжедмитрия. – М., 2003. – С.469.
[219] Валишевский К. Смутное время. – М., 2003. – С. 496.
[220] ПСРЛ. – Т.34. – Л. 676.
[221] Станиславский А.Л. Указ.соч. – С. 77 //http://www.krotov.info/history/17/1610/stanislav_02.htm#_ftnref73
(Дата обращения: 2010)
[222] ПСРЛ. – Т.34. – Л. 676.
[223] Никоновская летопись. С приложением извлечений из монографии Б. М. Клосса «Никоновский свод и русские летописи XVI—XVII веков». – М., 2000. – С. 134; Арсеньев В. Арсеньевские шведские бумаги. 1611—1615 гг. // Сборник Новгородского общества любителей древностей. – Вып. 5. В. Новгород, 1911. – С. 65.
[224] Ключевский В.О Лекция XLIII // http://www.sedmitza.ru/text/396708.html(Дата обращения: май 2010)
[225] Соловьев С.М. Указ. соч. – Т. 8. – С. 177.
[226] ПСРЛ. – Т. 14. – С. 128.
[227] Там же.
[228] Список приказов XVI—XVII вв. // Энциклопедия русской истории // (Дата обращения: май 2010).
[229] Цит по: Станиславский А.Л. Дела десятен. (Кн. 87. – Л. 341-342 об. и др.).
[230] Полное собрание законов Российской империи. – Т. 1. Уложение. – СПб., 1830. – Ст 157.
[231] Переписи московских дворов XVII столетия. – М., 1896. – С. 27.
[232] Цит. по: Станиславский А.Л. Дела десятен (кн. 297, л. 114 об.).
[233] Материалы для истории рода Селивановых / собр. А. В. Селиванов // Труды Рязанской архивной комиссии. – Т. 23. – Вып. 1. – Рязань, 1910. – С. 14.
[234] Хронограф кн. Оболенского. – Приложение 16. – С. 315.
[235] Станиславский А.Л. Указ об ограничении землевладения столичного дворянства 1619 г. // Теория и методы источниковедения в вспомогательных исторических дисциплин: межвузовский сборник. – М., 1985. – С. 72–77.
[236] Ляпин Д.А. Дворянство Елецкого уезда в конце XVI- XVII веках (историко-генеалогическое исследование). – Елец, 2008. – С. 121.
[237] Шумаков С.А. Обзор Грамот коллегии экономии. – Вып. 1. – М., 1899. – С. 100.
[238] Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 100.
[239] Глазьев В.Н. Власть и общество на юге России в XVI–XVII вв: противодействие уголовной преступности. – Воронеж, 2001. – 64 с.
[240] Там же. – С. 101.
[241] Ляпин Д.А. Указ. соч. – С. 122.
[242] Материалы по истории Войска Донского. Грамоты. – Новочеркасск, 1864. – С. 23.
[243] Летописец Соловецкий… С. 39.
[244] Сюндберг X. Жизнь в Новгороде во время шведской оккупации 1611-1617 гг. // Новгородский исторический сборник. – Вып. 6(16). – СПб., 1997. – С. 274.
[245] Книга сеунчей 1613-1619. Документы Разрядного приказа о походе А. Лисовского (осень-зима 1615 г.) // Памятники истории Восточной Европы. (Monumena Hиstorиca Res Gestas Europae Orиentalиs Иllustrantиa). – Т. 1. – М. –Варшава, 1995. – С. 112.
[246] Фруменков Г.Г. Соловецкий монастырь и оборона Беломорья. – Архангельск, 2003. – С. 10.
[247] Акты Московского государства … Т.1. – № 56. – С. 90-91.
[248] Там же. – № 46. – С. 82; № 47. – С. 82-84; № 56. – С. 91-92; № 59. – С. 96.
[249] Летопись Двинская … С. 17-19.
[250] Акты Московского государства … Т. 1. – № 56. – С. 92; № 59. – С. 96.
[251] Новый Летописец … С. 140.
[252] Пискаревский летописец // ПСРЛ. – Т. 34. – С. 387.
[253] Там же.
[254] Там же.
[255] Пискаревский летописец … С. 388.
[256] Там же.
[257] Там же.
[258] Там же.
[259] Станиславский А.Л. Указ. соч. – С. 153.
[260] Разрядная книга 7125 (1617) года // Временник ОИДР. – 1849. – Кн. 3 // www.vostlib.ru (Дата обращения: май 2010).
[261] Там же.
[262] Замятин Г.А. Псковское сиденье (Героическая оборона Пскова от шведов в 1615 г.) // Исторические записки. – Т. 40. – М., 1952. – С. 211.
[263] Там же. – С. 212.
[264] Там же. – С. 211.
[265] Книга сеунчей 1613-1619. Документы Разрядного приказа о походе А. Лисовского (осень-зима 1615 г.) // Памятники истории Восточной Европы. (Monumena Hиstorica Res Gestas Europae Orientalis Иllustrantia). Том 2. – М. – Варшава, 1995. – С. 109.
[266] Там же.
[267] Разрядная книга 7125 (1617) года …С. 7.
[268] Разрядная книга 7125 (1617) года … С. 96.
[269] Разрядная книга 7125 (1617) года … С. 118.
[270] Кусаинова Е.В. Роль казачества в восточной политике России в XVI – XVII веках. – Волгоград, 2003 (Дата обращения: май 2010).
[271] Глазьев В. Воронежские воеводы и их окружение в XVI–XVII веках. – Воронеж, 2006. – С. 44.

Автор: Сасов Михаил Михайлович. Другие исследования.